— Боцман, обойдите еще раз палубу без меня. Я — к командиру.
На трапе он нос к носу столкнулся с рассыльным. Тот посторонился и виновато сказал:
— Товарищ капитан третьего ранга, вас приглашает командир.
— Я знаю, — сказал Бруснецов глухим голосом, стараясь скрыть улыбку. Ему на самом деле показалось, что в эту минуту его должен вызвать командир.
— Разрешите, — попросил он еще из коридора в открытую дверь, прошел к столу и сел на краешек дивана, на который ему указал Ковалев. — Все закрепили по-штормовому, — начал перечислять Бруснецов. — На вьюшки и шлюпки наложили дополнительные крепления.
— У интендантов бочки принайтованы? А то опять придется огурцы по всей палубе собирать.
— Интендантам дал напрягай. Сейчас еще сам проверю.
— Проверь, голубчик, сам.
— Товарищ командир, — стараясь унять радостную дрожь в голосе, сказал Бруснецов, — супостаты уходят.
Ковалев быстро взглянул на него и тут же отвел глаза в сторону. Пальцы его правой руки непроизвольно заплясали по столешнице. Он заметил это и сжал их в кулак.
— Ну, так... — сказал он, помолчав. — Значит, так. Машинисты обещали собрать свою шарманку к ужину. Если они уберутся, мы в ночь тоже уйдем. — Он снял трубку. — БИП, командир. Что делается на рейде?
— Судя по всему, супостаты собрались уходить, но движение еще не начали.
— Добро. Как только начнется движение, доложите.
Через полчаса позвонили из БИПа:
— Товарищ командир, ОБК снялся с якорей и взял курс норд-ост.
Ковалев сжал на столешнице руки в замок, уткнулся в них лбом и улыбнулся: он еще не знал, что предпримет, только чувствовал, что руки у него развязались. О, этот сладкий миг свободы!
А в ночь разразилась гроза. Небо как будто обрушилось на «Гангут» потоками теплой воды, верхняя палуба и надстройки кряхтели и поскрипывали. Среди этой вселенской воды метались иссиня-зеленые и красные молнии и, грохоча, перекатывались громы. Ветер дул порывами, мотая «Гангут» на якорях из стороны в сторону, и якоря не выдержали и поползли. Выбирать их в такую круговерть было накладно, но и оставаться в точке было уже нецелесообразно.
Ковалев приказал играть аврал.
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ТРЕВОГИ
Глава первая
Летели через Москву. Блинова с больным увезли с аэродрома в госпиталь, а Ловцову, у которого в кармане позванивали жалкие медяки — впрочем, у Блинова и таковых не оказалось, — пришлось добираться одному в финансово-хозяйственное управление, находившееся, как объяснил ему Блинов, напротив действующего собора. Ловцов не знал Москвы, но, имея такой заметный, с его точки зрения, ориентир, сумел без излишней суеты отыскать управленческое здание, построенное в тридцатые годы без особых излишеств, как того требовала мода, занесенная тогда из Америки. Серый бетон и черное стекло, составленные в строгих геометрических пропорциях, удивление еще могли вызвать, но восхитить они так никого и не сумели.
Было рано, бюро пропусков не работало, и Ловцов отправился побродить по переулкам, все время держа в виду собор, чтобы не заблудиться. По церковному календарю отмечался большой праздник — зимний Никола, и к собору стекались жиденькие черные ручейки. Это были в основном старухи или немолодые женщины, но попадались среди них и мужчины, и даже девушки. Это несколько озадачило Ловцова: в их коростынскую церковь Успенья молодежь не ходила, даже не задумываясь о том, почему не ходила. Никто не возбранял им туда ходить, но никто и не понуждал их посещать службы, храм существовал как бы только для стариков.
«Странно, — подумал Ловцов. — У нас не принято, а тут ходят». Он думал о чем угодно, чтобы только не вспоминать о матери, хотя то и дело видел ее лицо или слышал голос, и в эти минуты прозрения ему хотелось завыть.
Он дождался девяти часов, окошечко открылось, и сразу выяснилось, что никто никакого пропуска на него не заказывал, он даже не знал, к кому следовало обратиться, чтобы его впустили в это огромное мрачно-серое здание, в которое входили в основном офицеры в больших чинах и штатские. Попадались среди них и мичмана, эти сновали с озабоченными лицами, важно покачивая черными дипломатиками, словно дьяконы кадилами. Ловцов обратился к одному мичману и к другому, но и первый, и второй, даже не дослушав его, нетерпеливо пожимали плечами и торопливо взбегали по широкой короткой лестнице. На верхней площадке стояли два моряка с пистолетами в кобурах, опущенных по-флотски «на бедро», и проверяли документы.