— Уволь, боцман. Наверху поважнее охота не ладится... Нервничает командир.
— Тут запсихуешь. — Козлюк вскинул ружье и, почти не целясь, выстрелил, пуля, хлюпнув, застряла в асбестовой изоляции паровой трубы. — Меня ведь, Василий Васильевич, удача тоже стала обходить.
Это совсем не случайное обращение по имени-отчеству растрогало Сокольникова, и он, подумав: «А должно быть, ты и впрямь затосковал, старина», сказал как можно мягче:
— Ты поосторожнее. Раз — в лариску, два — в трубу, а в третий...
Козлюк поддернул свои домашние трусы — синие, в белый горошек, — промолвил в сторону:
— Так я только по ночам, когда морякам любимые девушки снятся.
Сокольников заглянул в один кубрик и в другой: синий ночной свет делал лица дневальных синими, и эти синие призраки представлялись ему, Сокольникову, поднося к синим вискам синие руки, и он с оторопью подумал, что и сам, наверное, кажется дневальным синим призраком.
В ПЭЖе было светло, вентиляция работала на полную катушку и хорошо продувала помещение. За столом, отодвинув в сторону папки со схемами, описями и инструкциями, восседал сам хозяин ПЭЖа капитан третьего ранга Ведерников и пил чай из блюдечка, держа его на растопыренных пальцах, а другой рукой кидая в рот кусочки мелко наколотого сахара. Он приподнялся, вернее, сделал вид, что приподнимается, и широким жестом пригласил Сокольникова к столу.
— А знаешь — от стакана хорошего чая не откажусь.
— Стаканов не держим, принципиально пью из чашки. Так с детства приучен.
Ведерников был еще молодым человеком — под тридцать, может, чуть больше, но с кондовыми замашками, как у старика, который привык сидеть на завалинке и видеть все, что делается в деревне.
— Сахар зачем колешь? — спросил Сокольников, присаживаясь с торца.
— Чтоб дольше хватило. Чует мое сердце: придется до базы еще разок ревизовать машины.
— Ты же их только что ревизовал.
— Я и не говорю, что их следует ревизовать. Я только говорю, что сердце чует.
Сокольников скосил глаза — поблизости никого не было — и сказал:
— Кажется, промахнулись. Так что скоро могут и отозвать.
— Промахнулись, если бы в цель стреляли. А тут какая ж цель... Иголка в сене. Если не уколешься, так и не найдешь. Вертолет хозяин думает поднимать?
— В точку выйдем, и поднимет.
— Не поздновато? — спросил Ведерников, но Сокольников вопросом же и возразил:
— А что поздновато? Всю дорогу возле бортов супостаты толклись. А при них хоть поднимай, хоть не поднимай — все равно работать не дали бы.
— Куда они подевались?
— Побежали кулаки Ливии показывать.
— Это у них не заржавеет. Чуть что — и в зубы.
Под палубой, содрогаясь, гудели машины, пахло теплым мазутом, машинным маслом. На панели вдоль всей переборки горели, помаргивая, синие, зеленые и белые огоньки, подрагивали тонкие нервные стрелки манометров. Тут сила рождала силу, и сила противоборствовала силе, а командир БЧ-5 Ведерников спокойненько вкушал чай с колотым сахаром, только изредка отставляя блюдце в сторону, прислушивался, поворачиваясь то одним ухом, то другим, и снова прихлебывал с блюдца. Наконец он отставил его, накрыл чашкой, сказал Сокольникову:
— Роскошная погода... Океан, а почти не штивает.
— В эту пору и у нас случаются штили.
— Что у нас, это мы знаем, а тут все впервые. Супостату проще: и условия плаванья известны, и базы не за горами.
— Этими путями российские военморы уже хаживали. Наверное, кое-что на этот счет они оставили в вахтенных журналах, только у нас до тех журналов все руки не доходят. Может, конечно, кто-то и читает, только нам от того чтения ни жарко ни холодно. — Сокольников тоже отставил чашку в сторону, перевернул ее кверху донышком. — Хорошо у тебя тут. Вроде бы и забот никаких.
«Типун тебе на язык», — суеверно подумал Ведерников, и тут же в динамике щелкнуло, и тусклый голос Ковалева произнес:
— ПЭЖ, командир. Вот что, голубчик, после полуночи начал падать барометр, а сейчас прямо-таки проваливается. Прикажи вахте крепить все по-штормовому. Уяснил?
— Так точно, товарищ командир, уяснил. — Ведерников оглянулся: Сокольникова в ПЭЖе уже не было. «Ну и ладно, — подумал Ведерников. — Его дело — ходить, наше дело — видеть». — И позвонил в машинное отделение: — Вахтенный механик, потрудитесь подняться в ПЭЖ.