Сверкало и гремело почти непрерывно, казалось, один обвал рождал другой, все мироздание качалось, рушилось, как стена старой кирпичной кладки, по которой раз за разом колотили чугунной грушей. Молнии и громы прекратились в одно мгновение: только еще все сверкало и грохотало, и вдруг ничего не стало, и в рубке разлился сероватый свет. В этом свете лицо Ковалева привиделось Сокольникову угловатым, сухим, заросшим за ночь черной щетиной. Он провел ладонью по своей щеке и подбородку: они у него тоже стали колючими.
А дождь все лил, но серебряные прутья уже не упирались в палубу отвесно, а словно бы начали изгибаться — это устанавливался новый ветер. Он дул едва ли не в лоб, старые волны сливались с новыми, и качка еще была незначительной, но вот «Гангут» тряхнуло и разок, и другой, он повалился на борт, воспрянул, и его снова начало класть на борт. Попадали с коек на палубу моряки, из-под ног ушла опора, и начало выворачивать, в гальюнах запахло блевотиной.
Ветер задул порывами, перебирая фалы, которые позванивали, словно струны, дождь прекратился, небо приподнялось, и стало видно. Над мачтой, крутясь, перекатывались серые облака. Сквозь эти серые несвежие гряды утро долго не могло пробиться, и в рубке то немного светлело, то опять становилось сумеречно. Волны уже шли по всей палубе, омывая надстройку и доставая белыми гривами до ходового мостика. Ковалев распорядился перевести вахтенных сигнальщиков в закрытое помещение, приставив их к визирам.
Завтракали при зажженных светильниках — без электрического света в кают-компании стоял тяжелый сумрак, — вестовые подавали к столу по одному стакану, чаще распле и его до половины. Ждать чаю приходилось долго, нехотя жевали сухие бутерброды — разносолов в шторм на столах не было, — изредко перебрасывались репликами:
— У меня все моряки полегли.
— Не поймешь, что за качка: то ли бортовая, то ли килевая.
— Блевать-то не все ли равно, какая она качка.
— Поосторожнее с выражениями. За столом сидите.
Ковалев к завтраку в кают-компанию не спустился, чай пил у себя на мостике, зорко оглядывая горизонт. Видимость была спокойной, хотя хорошей назвать ее было нельзя. Мелкие тучи, распустив сизые космы, сеяли косые струи дождя, кое-где над космами сверкало, но грозы, видимо, шли далеко — громы до «Гангута» не долетали, впрочем, грохот вокруг стоял такой, что даже разговаривать было трудно, какие уж там громы!
Едва поднявшись на киль и даже не успев освободиться от воды, которая буквально заливала всю палубу, «Гангут» снова начинал падать, едва не ложась на другой борт. На минуту проглянуло солнце, стрельнув из-под пепельно-сизой тучи косым лучом, но тут же померкло, и на «Гангут» опустилась сплошная серая мешанина, похожая на дым. Это было облако, которое припало к самой воде. Неожиданно оно озарилось матовым светом, больно ударившим по глазам, и над головой так треснуло, что рулевой невольно вобрал голову в плечи. Сразу сделалось темно, словно бы ночь повернулась вспять.
— Ходовой, БИП, — сказал в динамике усталый голос. — Воздушная цель. Дистанция... Пеленг...
Дистанция была огромная, самолет, кажется, шел по кромке видимости.
— Классифицируйте цель.
— Цель исчезла. По всей вероятности, транспортный самолет.
«А что, собственно, тут делать транспорту? — подумал Ковалев. — Не базовый ли это разведчик «Орион»? Но если это разведчик, то кого он здесь ищет? Меня? Вряд ли... Нашу лодку? Но если лодку, тогда... А если все-таки меня?»
На мостик поднялся помощник, лицо у него было бледно-зеленое, как будто в одну ночь поросло лишайником, мокрые волосы косицами прилипли ко лбу. Он словно бы потерялся и все время испуганно озирался.
— Ну что у вас? — спросил Ковалев.
— Товарищ командир, разрешите сегодня обед не готовить, — страдальческим голосом попросил помощник. — Половина коков полегла, но главное — не растопить плиту: заливает водой. И лагуны не держатся.
— Можете обеспечить команду горячим кофе?
— Постараемся, товарищ командир.
— Мне не надо ваших стараний. Я спрашиваю: можете или не можете?
— Я сейчас проверю.
Ковалев хотел сказать, что, прежде чем подняться на мостик, помощнику следовало все проверить и выверить, но вид его был так ужасен, что Ковалев только мысленно махнул рукой.
— Пока вы там проверяете, пусть на мостик поднимется старпом.
На трапе помощник потерял равновесие и соскользнул вниз, и если бы там кто-то не подхватил его, то дров на «Гангуте» стало бы много. «Впрочем, — подумал Ковалев, — какие там дрова с помощника — в чем только душенька держится!»