Первым насторожился Рогов, прижал левой рукой наушник, правой подкрутил настройку, за ним и Силаков прижал наушник. Суханов облизнул потрешиеся губы — у него всегда в качку пересыхали губы, — не отрывая взгляда от индикатора, нащупал микрофон, поднес его ко рту.
— Ходовой, акустический пост. Цель... Пеленг... — Он растерянно помолчал. — Цель больше не прослушивается. — Суханов! — загремел динамик командирским голосом. — Дайте мне контакт. Слышите, Суханов?
— Цель больше не прослушивается, товарищ командир, — все тем же виноватым голосом, который словно бы привязался к нему в это утро, сказал Суханов. — Горизонт чист.
Пеленг у лодки, если это только могла быть лодка, был примерно такой, что и у «Ориона». Суханов, конечно, ничего не знал об «Орионе», если это опять-таки был «Орион», но Ковалев-то знал, и это его в значительной мере и удивило, и насторожило: лодка с «Орионом» вряд ли могла работать, а если это был не «Орион» и если она с этим «не «Орионом» все-таки работала, тогда как прикажете все это понимать? «А был ли мальчик-то? — в раздумье спросил себя Ковалев. — Был ли «Орион» или не было «Ориона»? И была ли сама лодка? А вдруг мальчик-то был?» Ему очень захотелось поверить, что мальчик был, и он поверил в это.
— Акустики, командир. Что цель?
— Горизонт чист.
— Сколько времени вы находились в контакте?
— Секунду, может, две...
Теперь и Суханову казалось, что они находились в контакте, и даже находились дольше, чем одну секунду, но дольше секунды они находиться никак не могли, потому что и пеленг, и дистанция были столь размытыми, что они доложить о них просто не успели — цель вышла из поля слышимости, впрочем, акустики говорили — видимости.
Вернулся Ветошкин, расставил пошире ноги, чтобы удержаться на ускользающей палубе, после этого развернул чистую тряпицу, достал из кармана два сухаря, тот, что был побольше, отдал Суханову, себе оставил поменьше.
— А водицы моряк принесет. Из рефрижераторной. Я договорился, — сказал он таким деловым тоном, как будто то, что он делал сейчас, было наипервейшее, а все прочее не заслуживало его внимания, и вдруг Ветошкин все же насторожился: — У нас что-то произошло?
— Минут десять назад мы, кажется, секунды полторы-две находились в контакте.
Ветошкин был профессиональный охотник за подводными лодками — «плотник», — поэтому сразу спросил:
— Успели классифицировать?
Суханов промолчал: было ясно, что до классификации дело у них не дошло.
Ветошкина потянуло по палубе, он сделал два шага и тотчас нашел точку опоры, ухватившись за трубу.
— Ловцов успел бы... — пробормотал он и, потеснив Рогова, сам сел на его место, начал настраиваться. — Сейчас мы ее засечем, — весело сказал он.
— Бесполезно, мичман, — заметил Суханов, принимаясь за сухарь, который был так тверд, что едва поддавался зубам. — Дважды в одну реку не входят.
Но ни сейчас, ни потом вступить в контакт с лодкой Ветошкину не удалось. «Может, она тут и не ночевала, — подумал он подозрительно. — Мало ли какая помеха оказалась... Полторы секунды — это, понятно, время, но они, раззявы, не классифицировали цель. Дуракам счастье плыло в руки, а они коробочку распустили. Тут ведь не надводник, а лодка. К лодке особый подход требуется». Внутренний голос тем и хорош, что он словно бы утверждает человека в незыблемости и непогрешимости собственных суждений, правда, иногда при этом можно и в трех соснах заплутаться, но это уже, как теперь принято говорить, комплексы, которые Ветошкину были неведомы.
— Да, моряки, счастье, можно сказать, само шло к вам в руки.
— Шло, да не дошло, — сказал Силаков.
— Умные, Силаков, те все больше молчат, потому они и умные, — заметил Ветошкин.
— А кто же я, по-вашему?
— По-моему — не знаю, а по-вашему — это уж точно. Тут и рассуждать нечего. Каким мамка уродила, таким и пошел гулять — в галстуке, а без штанов.
Надо было бы поставить Ветошкина на место — что-то он немного разболтался сегодня, не к добру это, к тому же изворотливо-хитрый Силаков не был так прост, каким хотел казаться, но Суханову так стало хорошо, так лениво-приятно, что не хотелось даже и пальцем пошевелить: «Да пусть их...» Он слушал, как могучие кулаки дубасили в борт, и тот под их ударами кряхтел и поскрипывал.