«Так и у Симонова так же», — огорошенно подумал Суханов, и ему стало стыдно и за себя, и за Блинова.
Микрофон отключился. Блинов вышел из студии, как знаменитый актер после удачной кинопробы, потрепал Галочку по плечу.
— Музычку подложишь сама, и как всегда...
Галочка ослепительно улыбнулась, став похожей на ту самую красотку, которая висела у нее за конторкой, и Суханов от удивления чуть было, что называется, не распустил губы: Галочка — в зависимости от улыбки — напоминала то одну, то другую заграничную особу. «Вот это класс», — подумал Суханов.
— В два адреса? — Галочка скромно потупила огромные ресницы.
— Ну почему в два? — строго спросил Блинов. — В три...
— Зачем же в три? — удивился Суханов, когда они вышли в пекло.
— Боже, какая Сахара! Не-ет, скорей на пляж, — томно сказал Блинов.
Суханов окончательно растерялся: «А он чего — пыльным мешком из-за угла ударенный?!»
— Мой лейтенант, я не привык обижать женщин.
Они сразу попали на красный свет, и пока пережидали толпу оголенных женщин и белых офицерских тужурок с матросскими форменками, Суханов выглядел на остановке такси свою — он так и подумал: «моя» — незнакомку и положил на плечо шофера руку: «Припаркуйтесь».
Блинов тоже заметил Наташу Павловну и лениво процедил:
— Суханов, не делай стойку.
Но Суханов уже вышел, оставив дверцу открытой.
— Тут люди дожидаются второго пришествия, — сказал он. — Разрешите, мы вас подкинем. — И пригласил Наташу Павловну жестом.
Наташа Павловна взглянула на улицу, не покажется ли там зеленый огонек, но и так было бы ясно, что поймать такси в воскресную жарынь — утопия для романтиков, а она обещала вернуться к обеду — и сказала изменившимся голосом:
— Мне только до раскопа.
— Прошу. — Суханов обрел решимость в голосе.
— Мадам, — спросил Блинов, полуоборачиваясь к Наташе Павловне, — вы там чего-то копаете?
— Нет, — сказала Наташа Павловна. — Я ничего не копаю. Я там живу.
— В развалинах? — искренне удивился Блинов.
— Когда-то и для кого-то мы тоже станем развалинами, — раздражаясь развязным тоном Блинова, резко заметил Суханов. Наташа Павловна почти испуганно глянула на него, глаза их встретились, и Суханову подумалось, что они у нее скорбные.
— Ого, — сказал Блинов, — мне с двумя не справиться...
Суханов помог Наташе Павловне выбраться из машины, твердо решив, что если она не оттолкнет его своим колючим словом, то он наплюет на длинноногих блиновских особ и побредет с нею вдоль этих печальных библейских стен, сложенных из грубого вечного камня.
— Позвольте, я вас провожу, — смущаясь, предложил он, протягивая руку к ее сумке, даже на глаз выглядевшей тяжелой.
— Позвольте вам выразить мою признательность, — насмешливо сказала Наташа Павловна. — И мне, уверяю вас, совсем не тяжело.
— Суханов, — лениво напомнил Блинов, — не делай стойку.
— Спасибо вам, — тихо сказала Наташа Павловна, взглянула на Суханова, и он опять увидел в ее глазах затаившуюся боль или скорбь — он и сам не мог понять, что это было такое, — и она скорыми шажками пошла по тропинке к морю, туда, где за косогором зеленел крышей одинокий дом. Суханов загадал, что если незнакомка обернется, то они непременно встретятся, но она не оглянулась и скоро скрылась в зарослях шиповника.
— Поздравляю, у тебя вкус есть, — сказал Блинов. — Только по-монашески немного постна, — он посучил пальцами, — и неприятно колюча. Видимо, уже успела испортить характер.
Суханову не хотелось продолжать разговор в том тоне, в каком начал его Блинов, и он сказал:
— Ты знаешь, у нее в глазах скорбь. Я не знаю, что такое скорбь, но я почти убежден, что глаза у нее скорбные.
— Ба, брат милосердия! — Блинов помолчал. — Но меня уволь — я не карета «Скорой помощи». Я, если тебе угодно, мой лейтенант, сам нуждаюсь в сострадании.
Что-то копилось в Суханове по капельке, кап да кап, и он вдруг почувствовал, что ему уже не хотелось ехать на тот дикий пляж, где предполагался пикник, и знакомиться расхотелось, хотя еще час назад только от предвкушения самого знакомства замирало сердчишко, и все в Блинове стало раздражать: и манера говорить, и небрежная поза, какую он принял там, на переднем сиденье, словом, был бы повод, а причина нашлась сама. Суханов остановил машину, махнул Блинову рукой и по каменной лестнице начал подниматься на вершину холма к усыпальнице русской морской славы.
Блинов растерянно посмотрел ему вслед, пожал плечами.
— У бравых лейтенантов стали сдавать нервишки, — пробормотал он. — Поехали, шеф, туда, куда влечет нас жалкий жребий. Точность, шеф, вежливость королей.