Сокольников догадался, что рассыльный не понял, кого следует пригласить к командиру, и сказал от себя:
— Командира БЧ-2 капитан-лейтенанта Романюка.
Голова рассыльного словно бы провалилась, и в люке засветился слабый огонек — там горело ночное освещение.
— Знаешь, комиссар, к чертям собачьим, конечно, суеверия, но под Новый год все-таки хочется немного и посуеверничать.
— Ничего, командир, все будет хорошо.
В темноте возникла новая фигура. Ковалев лица не различил, но догадался, что это был старший артиллерист, и не стал дожидаться его доклада, спросил сам:
— Ракетницы, сигнальные ракеты получили?
— Так точно.
— По команде вахтенного офицера тремя залпами под углом примерно в сто двадцать градусов.
Старший артиллерист молча кивнул и спустился в низы.
— Тебе часто приходилось встречать Новый год в море? — спросил Ковалев Сокольникова.
Голос у Сокольникова неожиданно стал глухим.
— Второй раз... Тогда мы с Игорем Вожаковым на широте... Знаешь, это чуть левее... Подвсплыли, поглазели на звезды. Дали команде покурить. Там оживленно было, поэтому фейерверков не устраивали. Только загадали, что надо. А осенью я его потерял. И сам вернулся в надводный флот. Ни одна загадка наша не сбылась.
Они молчали долго.
— Жалеешь, что расстался с подплавом?
— Жалеть приходится, когда теряешь друзей. А все прочее большого значения не имеет. Без Игоря на лодках я уже служить не мог.
Они опять помолчали.
— Может, мы зря все это затеяли?
— Мой старик говаривал, что снаряды в одну воронку не ложились, — сказал Сокольников.
Ближе к полуночи на мостик поднялись Бруснецов, которому предстояло заступить на командирскую вахту, и старший артиллерист Романюк со старшим штурманом Голайбой, и все вышли на открытое крыло.
— Штурман, дайте местное время, — попросил Ковалев.
— Двадцать три сорок шесть, товарищ командир.
— Вахтенный офицер, стоп машина. Ложимся в дрейф.
«Гангут» словно осел поглужбе в воду, чтобы быть остойчивее, смолкли машины, унялась в переборках дрожь, и стало тихо-тихо. Это было так непривычно, что даже зазвенело в ушах.
Небо было чистое, и в теплой черной ночи большие звезды казались лампами, они отражались в густой воде, которая едва вздымалась и снова опускалась, как будто пыталась издать тяжелый глубокий вздох и не могла. От воды вздымался прелый запах, словно из запертого помещения, хотя помещение это было открыто во все пределы и по нему с одинаковой свободой разгуливали и крепкие ветры, и слабые сквознячки.
Приближался торжественный момент, все невольно примолкли — о чем говорить в такую минуту и что вспоминать? — даже страшно было подумать, что где-то за тридевять морей в этот час мели метели, под ногами поскрипывал снежок, с неба взирала холодная луна, а в домах на настоящих елках, пахнущих смолой и оттаявшей хвоей, горели настоящие свечи, с которых капал настоящий воск. Да полно, было ли все это на свете, может, нет уже ничего, остались только вот эта маслянисто-густая вода и черное небо с тусклыми лампами на нем, и эта тишина, леденящая душу, и эти невыраженные вздохи, которым никогда не вырваться из пучины.
— Товарищ командир, — доложил Голайба, — до Нового года осталось семь минут.
— Хорошо. — Ковалев нашарил в кромешной темноте микрофон, включил БИП. — БИП, командир. Доложите обстановку.
— Воздушная... Надводная...
— Добро. Вахтенный офицер, включите боевую трансляцию. — Ковалев прочистил горло, покашляв в кулак, потом хрипловато, заметно волнуясь, сказал: — Товарищи, милые мои сограждане, боевые соратники и друзья, через несколько минут в этой точке, отстоящей от берегов Отчизны на многие тысячи миль, мы встретим с вами Новый год. Если пограничники говорят о себе, что они именно тот самый форпост, которому в случае чего первым придется принять на себя удар, все же за своей спиной чувствуют дыхание родной земли. Мы выдвинуты намного дальше того самого форпоста, и у нас за спиной только океан. Тут наш дом, тут наша крепость, которые существуют не сами по себе, а только во благо Отчизны, которую ничто не должно устрашать. Мы хорошо поработали в этом году, который через минуту-другую станет нашими воспоминаниями. Нам нечего стыдиться его, хотя и не все получилось так, как этого хотелось бы, и мы с надеждой открываем для себя новую страницу, чтобы на ней, как на боевой скрижали, вписать славное имя — «Гангут». Это он стал нашей первой морской победой в эпоху Петра Великого, а значит, и нашим символом, который потом воплотился в линейном корабле, хорошо проутюжившем воды Балтики, колыбели всех наших флотов. Будем же достойны их светлой и чистой памяти, будем же верны заветам отцов и дедов, которые ни в каких условиях не спускали флаг и до конца оставались верными своему курсу. Я желаю вам в Новом году мужества и стойкости. Я желаю вам чести, совести и достоинства, всех тех качеств, присущих мужчине, которыми обладали наши отцы и деды. С Новым годом, друзья!