Суханов как в воду глядел: только что вернулся в пост и уже было отпустил Ветошкина, как раздался телефонный звонок и Дегтярев елейным голоском сказал:
— Вот что, Суханов, зайди-ка ко мне на минуту.
За столом в каюте у комдива сидел Плотников, вытягивал из коробка спичку, чиркал, повертев ее и подув на огонек, бросал в пепельницу и доставал другую. Комдив стоял у шкафа, сомкнув за спиной — ниже поясницы — руки в замок. На стук в дверь они повернулись оба.
— По вашему приказанию, — кисло сказал Суханов, подумав, что начинается втык по полной категории.
— Явился, голубь, — сказал Плотников, — ну-ну...
— Понятно, понятно, — быстро проговорил и комдив Дегтярев все тем же сладеньким голосом. — Ну, поведайте и нам с командиром боевой части о своих, так сказать, привидениях. Нам ведь это тоже было бы интересно знать.
— И не в последнюю очередь, — уточнил Плотников.
— Так точно, товарищ капитан третьего ранга, — поспешно сказал Дегтярев, — не в последнюю. А может, даже и в первую...
— Нынешние лейтенанты стали пренебрегать своими прямыми командирами, — притворно вздохнув, сказал Плотников. — Им давай начальство покрупнее.
То, чего больше всего остерегался Суханов, оно-то и случилось: в глазах комдива с командиром БЧ он как бы сам становился привидением, над которым следовало бы легонько попотешиться, чтобы хоть в такой форме отомстить за тот втык, который они сами схлопотали от командира. Отмщенье мне, как говорится, и аз воздам.
— Привидение, товарищ капитан третьего ранга, — сказал Суханов, обращаясь только к Плотникову, — категория неуставная... («О великий боже, — подумал он, — и ты, товарищ Зазвонов, конечно же, неуставная, а раз неуставная, то как же о ней докладывать?») Поэтому и докладывать было как бы не о чем. Я только поделился своими сомнениями с Зазвоновым.
— Мог бы и с нами поделиться, — буркнул Плотников. — Мы ведь тебе тоже не чужие.
— Вот именно, — добавил от себя и Дегтярев. — Теперь понимаете, что будет, если вы не вступите в контакт с лодкой?
— А что будет? — озабоченно спросил Суханов, еще не понимая, какую шутку может выкинуть с ним привидение.
— Позвольте, товарищ капитан третьего ранга, я ему сейчас все объясню по порядку, — сказал Дегтярев. — Разрешите...
— Не надо, — сказал Плошников. — Он сам грамотный. Он все сам поймет.
«Хорошо быть грамотным, — подумал Суханов, выкатываясь из каюты в коридор. — Эт-то даже очень прекрасно».
Наташа Павловна уезжала из раскопа на второй день после встречи Нового года. Она собиралась быть в Новгороде числа тридцатого декабря, но Иван Сергеевич с Марией Семеновной уговорили ее отложить отъезд дня на три, чтобы последний раз вместе встретить Новый год.
— Примета такая, — униженно бубнил Иван Сергеевич. — Чтоб вместе проводить одно и чтоб новое тоже вместе встретить.
Гордость ему не позволяла сказать, что с отъездом Наташи Павловны с Катеришкой жить ему с Марией Семеновной станет нечем. Можно жить во имя кого-то или ради чего-то, тогда вроде бы живешь и для себя. А если жить только для себя, тогда и жить становится словно бы незачем. Наташа Павловна тем не менее поняла его, съездила на городскую станцию и поменяла билет, дав брату телеграмму, чтобы встретил ее в Ленинграде третьего числа. Дальше откладывать отъезд было уже нельзя.
Иван Сергеевич выпросил у знакомого лесника — тот служил у него старшиной орудия — елочку. Она была неказистая, маленькая и корявая, но хорошо пахла хвоей и наряжали ее всем домом, хотя там и одному делать было нечего.
— Может, в последний раз, — вздыхая, говорила Мария Семеновна. — А может, и еще когда соберемся все вместе.
— Я обживусь в Новгороде, и на будущий Новый год приедете ко мне.
— Что же ты, и летом не хочешь проведать нас? — ревниво спросил Иван Сергеевич. — Люди летом к теплому морю стремятся, а ты от моря бежишь.
— Мы же говорили о Новом годе, а не о лете. — Наташа Павловна явно уклонялась от прямого ответа, и это не понравилось Ивану Сергеевичу. Ему последнее время вообще все не нравилось, хотя он и понимал, что сердиться бессмысленно. — Приедете к нам заранее, мы выберем самую пушистую елку и нарядам ее, как царевну.
— Да, — сказала Катеришка, — как царевну.
«Нет, — тускло подумал Иван Сергеевич, — не будет у нас уже царевны. У жизни свои станции и свои полустанки. А есть еще тупики. Это плохо, когда тебя загоняют в тупик».
— Приедем, — сказал он бодрящимся голосом. — И елку купим, самую пушистую. Верно, Катеришка? И нарядим ее, как невестушку.