— А с чем же ты чай пил? — удивилась она.
— Если бы я пил чай в походе с конфетами, то чем бы я сейчас вас угощал? К сожалению, лавочек у нас там не было. — Ковалев повернулся к сыну. Тот вытянулся за эти полгода, и на верхней губе у него даже появился пушок. «Ого», — подумал Ковалев и спросил: — Признайся, Всеволод, мать пироги пекла?
— Целую ночь.
— А ты мой костюм погладил?
— Серый, в полоску. Днями у нас уже тепло.
Ковалев молча поцеловал Тамаре Николаевне руки, прижался лбом к ее ладоням.
— Чай с пирогами будем пить завтра. И серый костюм в полоску тоже наденем завтра. Потому что завтра к двенадцати мне велено быть у командующего с докладом.
— Это очень серьезно? — испуганно спросила Тамара Николаевна.
— Представь себе, — торжественным голосом промолвил Ковалев, пытаясь спрятать усмешку в морщинках возле глаз, — это даже более серьезно, чем тебе кажется.
И Тамара Николаевна не поняла, шутил ли он или говорил всерьез.
Среди встречавших Ловцова не оказалось. Молча поздоровавшись с Блиновым, Суханов растерянно спросил:
— Ты моего старшину не видел?
Блинов пожал плечами.
— Мы расстались с ним в Москве. След его я нашел в финансово-хозяйственном управлении, где он получал отпускной билет, проездные документы и деньги. Судя по всему, он в тот же день отбыл на родину.
— Он давно уже должен был вернуться.
— Значит, вернулся. Меня самого в бригаде не было. Я до сих пор прикомандирован к госпиталю. — Он хлопнул Суханова по спине. — Говорят, вы все-таки вступили в контакт?
— Почему все-таки? Просто вступили. Но где же Ловцов?
— Вчера много кораблей ушло в море. Так, может, и он ушел. Дня через два вернутся, и он появится тут как тут.
Суханов облизнул губы и улыбнулся.
— Ах да, ты про контакт... Ни с чем не сравнимое чувство. Будто мамонта завалили. Азарт такой, что даже загривок взмок. А ты как тут? — Суханов постеснялся сразу спрашивать, ходил ли Блинов в раскоп, он только спросил: «А ты как тут?» — но спрашивал-то он не о нем, Блинове... впрочем, какое кому было дело, о ком он спрашивал, важно было, о ком он хотел услышать.
— А что я? — Блинов пожал плечами. — Напропалую резал своих сограждан во благо любимой Родины. За это самое резание предложили остаться в госпитале. Но я, видимо, плюну. Хочу еще «Гангуту» послужить верой и правдой.
— На раскоп ходил? — наконец спросил Суханов.
Блинов сказал нехотя:
— Ходил. Сватовства у меня — увы! — не получилось.
— Я не о сватовстве, — с досадой сказал Суханов. — Я вообще.
— А что вообще? Дама она прелестная во всех отношениях. Так что действуй. Может, это и судьба. — Блинов неожиданно хлопнул себя по лбу, словно бы что-то вспомнив. — Да, — сказал он, — пока вы там храбро оберегали наш покой, мы тут тоже кое-чего делали. Это я тебе уже говорил. Так вот у нас в госпитале появилась одна весьма элегантная особа.
Суханов повязал перед зеркалом галстук, надел тужурку, хотел промолчать, но — черт дернул! — не промолчал:
— Послушай, Блинов. Мы так хорошо с тобой встретились. А ты опять. Не надо мне твоих элегантных особ.
— Что так? — деланно удивился Блинов.
— Ох, Блинов...
Вчера Блинов забегал к Галочке в студию звукозаписи — просто так, бросил небрежно на стол плитку шоколада. Галочка подняла на него глаза, даже не улыбнулась своей заученной улыбкой, только спросила, настороженно следя за его взглядом:
— Тебе не надоело еще обтирать чужие углы?
У Галочки была своя комнатешка — это-то он хорошо помнил...
Блинов снисходительно и грустно улыбнулся и провел пальцем по переборке, словно бы что-то написал или вычеркнул.
Суханов повидал еще Ветошкина, у которого гостила жена с младшим сыном, перебросился с ним для порядка несколькими фразами, сказав напоследок как бы невзначай:
— Значит, как договаривались. Я вернусь и отпущу тебя на сутки.
Они ни о чем не договаривались, но Ветошкину было приятно такое обращение при жене, и он согласно закивал головой:
— Не беспокойтесь, Юрий Сергеевич. Все будет в лучшем виде.
Был будний день, но катера на Минную стенку уходили один за другим, и Суханов не стал дожидаться своего, гангутского, а сел в первый же подвернувшийся и минут через пятнадцать вышагивал к цветочному магазину, наперед зная, что ничего там не будет, но там оказались чайные розы, и он выбрал пять самых больших и, как подумалось ему, самых лучших. По крайней мере, выглядели они свежими. В кондитерской он купил коробку конфет — «что значит не сезон», — на улице передумал, вернулся и купил еще одну коробку — Марии Семеновне. Все, что он делал, ему казалось значительным, наполненным особым смыслом, что ли, и на лице его играла загадочная рассеянно-счастливая улыбка. Он тотчас поймал такси — «нет, все-таки это прекрасно, когда нет курортного сезона», — несколько помедлил, прежде чем сказать куда ехать — «сразу в раскоп? а может, сперва в школу?», — но потом спросил твердым голосом: