— Отвоевались, — сказал он привычно громко, ни к кому, впрочем, прямо не обращаясь.
— Кто же это? — тоже привычно спросила Мария Семеновна.
— Да «Гангут» с «Полтавой».
— Василий-то Васильевич, должно быть, теперь тоже на «Гангуте»? — спросила Мария Семеновна.
— На «Гангуте». — Иван Сергеевич беспокойно оглянулся на дверь: Наташа Павловна собирала там Катеришку к чаю. — Глядишь, скоро и на огонек завернет.
Мария Семеновна тоже посмотрела на дверь, сказала, понизив голос:
— А у нас и без него завтра гости будут. — И поперхнулась: из дома вышла Наташа Павловна с Катеришкой, которая сегодня днем много спала и, кажется, капризничала. Наташа Павловна приговаривала ей: «А вот бабушка пирожок испекла. Вку-усненький». Она слышала последние слова Марии Семеновны, но виду не подала, только подумала грустно: «Выходит, мы все деньки подсчитывали».
Иван Сергеевич не заметил Наташу Павловну, все еще рассматривал рейд, но тем не менее насторожился:
— Откуда бы им взяться, гостям-то?
Мария Семеновна лукаво взглянула на Наташу Павловну:
— А тот лейтенант грозился прийти.
— Не придет, — твердым голосом проговорил Иван Сергеевич. — Основательности в нем маловато. — Он увидел наконец Наташу Павловну, и под усами у него зачесалось. «Ах, черт! — сердито подумал он. — Ввяжешься с бабами в разговор, так сам хуже бабы станешь». — А придет, так всем места хватит.
— Погодка-то какая сегодня, — веселым голосом, как ни в чем не бывало, промолвила Наташа Павловна. — А Катеришка все капризничает.
«Много спала, вот и капризничает», — подумал Иван Сергеевич и ничего не сказал, только исподтишка погрозил Марии Семеновне кулаком, дескать, это ты все, старая, наводишь тут сумятицу.
Они наконец уселись за стол, и Наташа Павловна начала разливать чай, оставив свою чашку порожней.
— Ты чего это? — всполошилась Мария Семеновна.
— Катеришка пусть попьет, потом и сама почаевничаю.
— А может, обиделась на нас с дедом?
Наташа Павловна тряхнула головой и засмеялась.
— Нет, не обиделась. — Она потупилась в столешницу, послюнявив палец, начала собирать им крошки. — Завтра я собиралась к подруге... А вы, Иван Сергеевич, если он все-таки придет... — Она подняла на свекра глаза. — Скажите, чтобы больше не приходил. Вас он послушает.
— А вдруг это судьба?
Наташа Павловна горько улыбнулась, высветив в уголках губ лукаво-скорбные ямочки.
— Начинать все сначала? Опять вечные вахты, вечные надежды, вечные сомнения и вечное одиночество? — Она медленно покачала головой: — Нет... — и быстро повторила: — Нет, не-ет... Скажите, чтобы не приходил.
— Наташенька...
— Да помолчи ты, старая! — вспылил Иван Сергеевич. — Помолчать оно порой лучше, чем языком-то зря трепать.
— Ну, конечно, — обиделась Мария Семеновна, — все беседуют, рассуждают, говорят, а я... языком треплю. Господи, и в кого ты у меня такой грубиян?..
— Жизнь прожили вместе, бок о бок терлись. Вот и научился.
— Спасибо, — сказала Мария Семеновна, собрав скорбные губы в оборочку, — уважил.
Они чуть было не поссорились, но вмешалась Наташа Павловна. Подсадив Катеришку к Марии Семеновне, сама подошла к Ивану Сергеевичу, положила ему на плечо руку.
— Иван Сергеевич, Мария Семеновна, ну, будет вам. («Это все из-за меня, из-за меня», — между тем думала она.) Кто придет, кто уйдет — наше-то какое дело. У нас тут свой мир, созданный нами же, так и будем его беречь. («А вдруг он придет? — тревожно и радостно думала она. — А вдруг он все-таки придет?») Мария Семеновна, почитали бы вы стихи, те самые, написанные Анной Андреевной на нашем, — она подчеркнула голосом: нашем, — камне.
— А может, споем, как при Игоре, — почти робко предложила Мария Семеновна. — Я и гитару принесу.
— Можно и спеть, — согласился Иван Сергеевич, став сразу покладистым.
Мария Семеновна начала грузно подниматься, чтобы идти в дом, но Наташа Павловна опередила ее, взбежала на крыльцо, крутнула подолом длинной, разрезанной сбоку юбки, через минуту в окошке послышался первый аккорд. Наташа Павловна опять играла «Времена года».
— Тоскует, — сказал Иван Сергеевич.