Смотр на корабле — дело если и не совсем обычное, то по крайней мере довольно частое. Он является той профилактической мерой, говоря языком корабельного документа, которая должна предотвратить нежелательные явления, допустим, коррозию металла в швартовом устройстве, неисправность катеров и шлюпок, именуемых в последнее время плавсредствами, неряшливое содержание моряками своего имущества.
Выиграв один день — что значит дружить с главным боцманом! — Ветошкин в пятницу просто-напросто отставил своего обожаемого лейтенанта в сторону, успел и линолеум новый настлать в кубрике, и притоптать его, чтобы особенно не резал глаза, и подкрасить, где надо. Моряки всё перестирали и перечинили, оставалось завтра — в субботу — провести только большую приборку.
Стараниями Ветошкина — Суханов это хорошо понимал — акустики на смотре блеснули, и командир бригады спросил Суханова:
— Давно ли ходите в офицерах, лейтенант?
— Третий месяц, товарищ капитан первого ранга.
— Три месяца, а уже добились такого порядка? Похвально.
— У него мичман — золото, — заметил Бруснецов.
— У нас, старпом, нет плохих мичманов. У нас есть плохие командиры групп, старпом, и команд.
— Так точно, — сказал Бруснецов, хотя и остался при своем мнении. Давно уже было замечено, что перечить начальству все равно что плевать против ветра.
Ужин был ранний, и после него команда уволилась на берег. На этот раз катер ждать не пришлось, и Суханов отправился на Минную стенку. Вместе с ним шли и моряки его группы: старшина первой статьи Ловцов, старший матрос Рогов, кто-то еще, кажется матрос Силаков — Суханов в толпе не всех разглядел. Рядом с ним в катере пристроился Ловцов.
— На танцы или просто погулять? — спросил Суханов только для того, чтобы что-то спросить.
— Ни то, ни другое, — ответил Ловцов. — У меня мать нехорошая стала — все время болеет. Хочу поговорить с ней.
— У вас что же — свой телефон? — удивился Суханов, вспомнив, что Ловцов призывался из села с красивым таким названием — Коростынь.
Ловцов негромко посмеялся:
— Какой у нас телефон! Заказал... Я же из деревни. Почта есть — и ладно.
Проявив некую светскость, Суханов не счел нужным дальше расспрашивать Ловцова, а Ловцов, видимо, больше ничего и не сказал бы: разговоры разговорами, мать матерью, а была у него еще одна заноза, от которой он никак не мог освободиться. Месяца два назад окольными путями — не от матери — узнал он, что девчонка, с которой проучился в школе десять лет и которая писала ему, что будет ждать, неожиданно устроилась работать в районный центр Шимск и скоро вышла там замуж за узбека, приехавшего туда то ли «поднимать целину Нечерноземья», как писали тогда газеты, то ли зашибить деньжонок. Этим «целинникам» тогда платили раза в три-четыре больше, чем коренным жителям, которые ничего не поднимали, а жили себе и жили на дедовской земле.
От Минной стенки в город вела крутая неширокая лестница, и идти пришлось плечо в плечо, а наверху под широким платаном, знавшим, наверное, еще Нахимова, дорожки их разошлись: Ловцов с Роговым и Силаковым отправились на почту, а Суханов переулками выбрался на Большую Морскую и шел, радуясь, что все у него наконец-то начало складываться: и на смотре, пусть стараниями Ветошкина, проскочили удачно, и с моряками, кажется, начал устанавливаться контакт.
В школу его не пустили, сказав, что там идут занятия и посторонним незачем попусту по коридорам шататься, директрисы-де нет, а завуч сама проводит занятия с хоровиками. Суханов погрустил возле подъезда, потом зашел с торца, куда выходило окно класса, в котором занималась Наташа, конечно же Павловна, повертел головой, увидел здоровенную деревянную лестницу, забытую рабочими. «А, — подумал Суханов, — тряхнем стариной. Где наша не пропадала», поплевал на ладони, потер их смачно, подтащил лестницу и приставил к стене. Ее хватило до подоконника. Суханов выглянул на улицу — не видно ли поблизости флотского патруля — и с опаской полез наверх, пробуя руками прочность сооружения. Окно было открыто. Суханов подтянулся на руках и лег на подоконник. Наташа Павловна стояла к нему спиной и ничего не видела, зато девочка, сидевшая за пианино, открыла от удивления рот и сбилась с игры.
— Таня, что с тобой? — строго спросила Наташа Павловна.
— Со мною ничего, Наталья Павловна, — тихо промолвила Таня.
— Почему ты путаешься? Ведь ты хорошо играла эту пьесу. Ты что, забыла ее?
— Я не забыла, только в окно дядечка лезет.
— Какой еще дядечка?! — Наташа Павловна обернулась, и лицо ее вспыхнуло. — Сумасшедший, что вы делаете? Сейчас же слезайте. — Она подошла к окну. — У вас хоть чувство приличия есть?