— Мы, старина, лейтенантов не выбираем. Каких пришлют, с такими и служить будем, — сказал он миролюбиво, — традиции флотские править. А традиции — это мы с тобой, тот же Суханов. Так что оставь свои обиды. Да и не Суханову ты служишь, а флоту. Суханов — малая пылинка в нашем большом деле. Помочь ему надо. Понял, старина?
— Так точно, товарищ капитан третьего ранга, помочь Суханову. — Ветошкин усмехнулся. — Только помочь-то можно флотскому человеку, который, может, чего и не знает, чего-то и не понимает, но море любит. А если он любит море с берега, а корабль на картинке, то и прямая дорожка ему туда, откуда пришел.
— Пойдем-ка ко мне, старина, — неожиданно предложил Бруснецов. — Чайку погоняем. Может, до чего и договоримся.
Силаков в это время был уже на корабле и спрашивал едва ли не каждого встречного:
— Вы мичмана Ветошкина не видели? Вы мичмана не видели?
Он и в каюту к нему стучался, и в кубрик к себе забегал, даже в пост спустился — Ветошкин словно бы испарился. Наконец кто-то сказал, будто видел Ветошкина на пирсе в береговой курилке. Силаков бросился к трапу, но там его ловко перехватил вахтенный офицер.
— Голубь, а вы куда — в самоволку?
— Никак нет, я мичмана Ветошкина ищу.
— Так искать его надо не на берегу, а у старпома. Они вместе в надстройку заходили.
Идти к старпому Силаков робел, но иного выхода у него не было, он вобрал голову в плечи и несмело постучал в дверь.
— Кто там царапается? Входите! — грозно сказал Бруснецов, обретя свой обычный старпомовский тон.
Совсем оробев (или только сделав вид, будто перетрусил), Силаков вошел в каюту и, увидев там своего мичмана, заулыбался, поманил его заговорщицки пальцем. Этот жест сбил с толку Бруснецова, и он, не меняя голоса, спросил:
— Вы что же, пришли одаривать нас своей улыбкой?
— Никак нет, я мичмана своего искал, Ветошкина.
— Так, может, его следовало подождать в коридоре?
Положение получалось глупейшее: сказать прямо — значит, по мысли Силакова, выдать Ловцова, соврать — значит получить от старпома фитиль по полной норме, и Силаков опять заулыбался:
— У меня разговор конфиденциальный. Можно я ему на ушко шепну?
Бруснецов забыл, что он старпом, и захохотал.
— Ну и матросы у тебя, мичман. Не матросы, а сказка.
Ветошкин надулся и, покраснев, сердито сказал:
— Что там приключилось?
Силаков оглянулся на Бруснецова и сказал торопливым шепотком:
— Ловцова в комендатуру замели. Выручать надо.
— Так поискали бы кого поблизости из офицеров-гангутцев.
— Суханова нашли, а он с девушкой шел. Велел, чтобы я за вами бежал.
Бруснецов переглянулся с Ветошкиным, и недоумение одного — Бруснецова — отразилось в другом — в Ветошкине, — как в зеркале.
— Добро, — сказал Бруснецов Силакову. — Скажите вахтенному офицеру, что я разрешил вам продлить увольнение до контрольного часа.
Глава четвертая
Суханов проснулся раньше обычного, и было ему тревожно и радостно. Он даже не сразу сообразил, в чем заключалась его тревога и что составляло его радость. Он только понимал, что радость и тревога соседствуют, и не знал, что и над чем возьмет верх.
Часы он обыкновенно держал под головой — до побудки оставалось сорок с лишним минут, к тому же сегодня была не его очередь обеспечивать подъем, и валяться можно было еще целый час
Занавеска на полукруглом ободе над иллюминатором была задернута, тем не менее солнце нашло узкую щелочку, и по переборке прыгали рыжие зайчики. О борт шлепались мелкие волны, видимо, недалеко прошел катер или гаванский буксир. Суханов опять откинулся на подушку, прикрыв глаза, представил Наташу, тревожно-радостную — хотелось, чтобы она была именно такой, — и ему стало хорошо. И вдруг он подумал о Ловцове, и сразу заныло под ложечкой. «А, черт, — пробормотал он, окончательно отходя от сна. — И надо же было им наскочить на меня. Вот уж воистину: мир большой, а тесный».
С берега он пришел поздно — от раскопа до Минной стенки добирался пешком — и только от вахтенного офицера узнал, что Ловцов на корабле. Ветошкин уже спал, и будить его не хотелось. «А есть в ней какая-то тайна, — опять радостно подумал он о Наташе Павловне, — непременно е-есть. — Он снова вернулся мыслями к Ловцову. — Но ведь я, в сущности, был прав: Ветошкин это сделал лучше, чем я. Мне могли бы и не отдать Ловцова, а ему отдали. — Неожиданно Суханов забеспокоился: — Но почему она крикнула «прощайте»? Не «до свидания», а «прощайте»? — И тихо засмеялся: — Ну уж дудки, Натали Павловна, Наташа... До свидания... Слышите?»