— Ну что ж... Не смею отвлекать вас от столь важного занятия.
Сокольников покрутил головой, усмехнулся, даже не пытаясь спрятать усмешку. Склонив голову в полупоклоне, Суханов тоже усмехнулся:
— Благодарю вас, товарищ капитан третьего ранга.
«Ну, благодари, благодари, — подумал Сокольников, направляясь к себе в каюту — перед учением, как и перед боем, следовало побриться — и пытаясь вспомнить, что сам-то делал в той первой своей каюте на лодке, и ничего не вспомнил, потому что и вспоминать-то было нечего: расставил на полочке книжки, разложил в шкафчике белье и стал жить, как жило до него не одно поколение неунывающих лейтенантов. — А может, надо украшать? Может, украшать — это даже хорошо?»
Он постарался оглядеть свою каюту глазами Суханова: на столе под стеклом списки руководителей групп политзанятий, в их числе значился и Суханов, графики, на переборке портрет Ленина, карта военно-морского театра, схемы, диаграммы. «Скучновато живу, — подумал Сокольников. — Даже не живу, а словно бы репетирую свою жизнь. Лейтенанты, те портреты свои вешают, а нет портретов — кинокрасоток из журналов вырезают... Может, и мне вырезать? — Он кисленько улыбнулся. — Да ведь не поймут, сдурел, скажут, комиссар...»
Он побрился, посидел за столом. Было без четверти четыре, говоря языком штатского человека. До прихода в расчетную точку оставалось час с четвертью, можно было прилечь не раздеваясь и подремать, но наверху, наверное, уже прорезалась заря. «Просидеть всю ночь на мостике и пропустить восход... Ну уж дудки, — сказал себе Сокольников. — Мы не лейтенанты. Мы пользуемся тем, что нам дают».
Сокольников поднялся на ходовой мостик. Ковалев сидел в командирском кресле все в той же позе нахохлившегося ворона и печально следил заторопливым, даже несколько суматошным, бегом косматых волн. Заря разгоралась, и хотя солнце еще не всходило, кругом все хорошо виделось. Впрочем, глядеть особенно было не на что: «Гангут» шел в стороне от морских дорог и море было безлюдно.
Не поворачивая головы, Ковалев спросил:
— Ну что там у нас в низах?
— Морякам снятся невесты, а лейтенантам — адмиральские звезды.
— Я же тебе говорил...
— Ты прав... Я и раньше догадывался, что ты прав. Но я люблю ночной корабль. Ночью он живет иначе, чем днем.
— Поверим. Я, к сожалению, этого не знаю. — Ковалев помолчал. — Значит, лейтенантам снятся адмиральские звезды?
— Так точно.
— Вахтенный офицер, прикажите разбудить старпома. И пусть тотчас же поднимается на мостик.
«Гангут» вышел в расчетную точку ровно в пять — Голайба хорошо поколдовал, — и теперь, соблюдая правила игры, следовало пойти навстречу лодке и, позволив себя обнаружить, тоже войти с нею в контакт с тем, чтобы уже потом уклониться от ееторпед. С точки зрения профессионального искусства задача была в общем-то несложной: требовалось только мастерски ее исполнить, но так как мастерство и искусство не всегда величины совместимые, то все как раз и сводилось к тому, чтобы эти величины совместить.
Ковалев распорядился играть учебную тревогу. Привычно, без всякойторжественности, даже очень уж буднично прогремели колокола громкого боя, вспугнув чуткую утреннюю тишину. Ветер совсем убился, волны опали, едва перекатывались, подставляя лощеные бока не яркому, чуть теплому солнцу, которое, выкатясь из-за горизонта, еще путалось в последней сизой паутине.
Прогрохотали матросские ботинки по железной палубе, дернулись и покатились с борта на борт артиллерийские установки, проурчали ракетные комплексы, и старший помощник, по-флотски — старпом капитан третьего ранга Бруснецов, приняв доклады от командиров боевых частей и начальников служб, заметно приосанился и бросил руку к виску:
— Товарищ командир, корабль к бою готов.
— Хорошо, — скупо сказал тот, взял микрофон «каштана» — громкоговорящей связи, включил на щитке гидроакустический пост.
— Лейтенант Суханов слушает, товарищ командир, — тотчас же из чрева корабля отозвался Суханов.
— Вот что, Суханов, вошли в район встречи с условным противником. Поменьше эмоций, побольше собранности. Командир.
— Есть, — растерянно — он не понял, почему командир предупредил его, — сказал Суханов. — Мичман, вы слышали?
— Так точно, — незамедлительно отозвался Ветошкин.
«Все — точно да точно, словно попугаи, а что будет, если окажется не точно?» — невольно подумал Суханов и, сразу сообразив, что тогда ему, Суханову, станет очень нехорошо, грустно покривил губы. Он постоял за спиной Ветошкина, последил за индикатором, который обегал желтоватый лучик — горизонт был чист, — перешел к Ловцову. И у того лодка еще не подавала признаков жизни, притаясь в стылой глубине, но Суханов почувствовал, что если им удастся вступить в контакт с лодкой в пассивном режиме, то это обязательно сделает Ловцов, и уже не отходил от него.