Выбрать главу

Совсем невдалеке от Мехтиева поднялся из окопа огромный автоматчик и, кинув «шмайссер» наземь, не оглядываясь, зашагал туда, где толпились пленные. Что он, обезумел от страха, что ли, если до сих пор отлеживался среди убитых? Или надеялся, что с наступлением темноты удастся выйти из окружения?..

И вовсе уж близ передовой Бахыш обратил внимание на офицера с намертво стиснутым в правой руке парабеллумом. Левый бок офицера залит кровью. Этот, наверное, застрелился, когда вымахнули танки…

На КП собрались Манафов, Невский, Малинин, командиры приданных артчастей. Все были возбуждены и одновременно удручены: истинные потери, к сожалению, далеко превышали те, которые предполагались нынче утром. В полку Мехтиева подсчет убитых и раненых продолжался. Бахыш успокаивал себя тем, что, может, только половина солдат выбыла из строя. Но ему как раз принесли наспех составленную строевую записку, которая могла быть еще уточнена к концу дня. Он глянул на листок из полевой книжки, скомкал его и сжал в кулаке до боли в пальцах… Полк потерял две трети личного состава: позавчера было тысяча пятьсот двадцать, а сегодня осталось около пятисот. Нет, он все-таки не ожидал таких потерь. Ну, артиллерийским офицерам простительно и ошибиться: их бойцы, пожалуй, впервые дрались наравне с пехотой — в качестве рядовых стрелков, а командиру стрелкового полка грех преуменьшать собственные потери. Тут ввело в заблуждение, наверное, то, что многие раненые упорно не покидали передовую, скрывая, что ранены, вплоть до конца боев.

Потерять тысячу человек… Горько докладывать о таких потерях, хотя и противник потерял несколько тысяч убитыми, ранеными и пленными.

Генерал Шкодунович приехал вместе с начальником штаба корпуса полковником Джелауховым. Мехтиев встретил их, чувствуя себя виноватым, и подал команду «смирно». Комкор отрицательно качнул головой — сейчас не до церемоний. Они молча постояли друг против друга — генерал-майор и майор, — и Шкодунович направился к солдатам, собиравшимся побатальонно.

Все стихли, выпрямились, увидев генерала. Выглядели солдаты крайне уставшими. Он поблагодарил их просто, не по-военному. Они ответили тоже не по уставу, вразнобой. Мехтиев поморщился, зная, впрочем, что комкор любит запросто поговорить с бойцами, только что пережившими смертный час.

Шкодунович сказал громко, хотя обращался к одному Джелаухову:

— Всех до единого представить к заслуженным наградам.

Полковник взял под козырек.

— Не забудьте мертвых, — тише добавил комкор.

Потом он поблагодарил артиллеристов, которых осталось в строю не больше половины, и, уже огибая бесформенную толпу пленных, приостановился на минутку.

Немцы вытянулись, не спуская глаз с этого русского генерала. Слепая ярость, ругань были не в характере Шкодуновича, а выслушивать поздние немецкие раскаяния осточертело за войну. Он резко повернулся, пошел к своему автомобилю.

— Похороните погибших со всеми почестями, не дожидаясь могильщиков, — говорил он Мехтиеву на ходу. — А завтра в двенадцать ноль-ноль выступите в румынский город Чернавода для охраны штаба фронта и железнодорожного моста через Дунай.

— Значит, в резерв? Разрешите узнать, надолго ли? — не скрывая досады, поинтересовался Мехтиев.

— Время покажет, — мягко заговорил комкор. — Выводит полк в резерв лично командующий фронтом. Он так и передал через командарма: «Пусть отдохнут после такой баталии»… Ну и, конечно, там, в Чернаводе, ваши батальоны пополнятся людьми, оружием — всем необходимым по табелю.

— Спасибо, товарищ генерал.

Мехтиев разметил на высоте могилу и приказал копать, не дожидаясь утра. В этой могиле будут похоронены все крюковцы вместе со своим комбатом: их насчитывалось больше ста двадцати человек. А в центре Сарата-Галбены, за церковной оградой, было решено похоронить остальных погибших — из других батальонов и приданных артчастей.

Остающиеся в живых обычно строго соблюдают никем не писанный ранжир для мертвых, будто существует какое-то различие между ними, сполна отвоевавшими свое. Но как бы там ни было, а командиру полка хотелось, чтобы солдаты крюковского батальона покоились именно на этой командной высоте, над людным Котовским трактом, под вольными ветрами Бессарабии.