— Плита дымит. Надо переложить трубу.
После обеда отец прилег на кушетке. Сын с женой сели за стол друг против друга, как они не раз это делали во время своих приездов в Киев, и занялись рисованием. Керосинку Фира для тепла поставила на пол посреди комнаты.
— Рисуйте, делайте свое дело. Будто меня здесь нет, — сказал отец.
Усталый с дороги, он под тихое шуршанье гусиных перьев по бумаге проспал добрых несколько часов.
Проснулся он в тот момент, когда Фира прикрутила фитили в керосинке и дунула на них. В комнате сильно запахло керосином. Фира на цыпочках подошла к окну, отворила форточку.
Яша стоял спиной к отцу против небольшого настенного зеркала рядом с плитой. Он пытался завязать галстук, с которым его длинные, нервные пальцы никак не могли справиться. Комнату освещала только настольная лампа — подарок матери.
— Можно было разок послюнявить палец. Что толку гладить холодным утюгом! Рубашка сплошь в пролежнях…
«Неужто Яшины губы прошипели это с таким ожесточением? С каких пор он стал так разговаривать с Фирой?» Та ничего не ответила. Только бросила украдкой взгляд на кушетку и резко щелкнула выключателем на стене. Под потолком вспыхнула лампа. Похоже, таким образом Фира давала понять мужу, что отец уже не спит. Хотя внезапный яркий свет заставил отца зажмуриться, он все же успел заметить, как от Яшиных слов вспыхнуло у Фиры лицо до самых корней волос, даже шея покраснела. Яша обернулся, и Фира моментально овладела собой. Отцовскому глазу трудно было осмыслить все одновременно, но в резком, ничем не прикрытом свете электрической лампы он ясно увидел то, что скрыл от него скупой свет осеннего дня. Сквозь смуглую кожу, более смуглую, чем обычно, так как ее тронул южный загар, на лице сына проступала бледность. Затканное серой паутиной, усталое лицо больного человека.
Мгновенно вернулась совсем было улегшаяся тревога. Горы… Море… Белые птицы… Командировка? Ерунда какая-то. Что-то здесь было неладно. Недаром они с женой тревожились. «До востребования»… Даже адреса Яша им не дал. Что же, у командировочного и адреса нет?
— Отдохнул? — Яша озарил отца всеми своими здоровыми, белыми зубами. Худое лицо округлилось. От паутины ни следа.
Долго размышлять отцу не позволили. Негромкий стук в дверь, и в комнату вваливается пять человек — три парня и две девушки.
— Будьте знакомы, — сказал Яша, поздоровавшись с ними. — Это мой отец.
Молодые люди гуськом двинулись к поднявшемуся им навстречу Маркусу Аптейкеру. Вежливо поклонившись, пожимали ему руку.
Когда пятеро молодых людей степенно расселись на кушетке и Яша завел разговор с ними, отец шепнул Фире на ухо:
— Пойду подышу немного, пока Яша разделается с учениками.
Фира удивилась, а потом, сообразив, в чем дело, ответила с улыбкой:
— Неужели вам так понравился московский дождь? Со студентами Яша занимается в институте, а не дома. Скоро еще гости придут.
Гости? Вот оно что! Вот почему Фира так принарядилась. Платье, правда, из дешевого материала. С виду только шелк. На прошлой неделе его жена простояла чуть не полдня за таким же материалом. Недавно появился в продаже. Дешево и сердито. Все женщины одним миром мазаны. Что молодые, что старые… Ну, а Фира — ничего не скажешь: платье сидит на ней как влитое. И до чего же темно-зеленый цвет подходит к ее золотистой голове.
Маркус Аптейкер хотел спросить, какой праздник сегодня в доме его детей, но в этот момент Фира нагнулась к ведру с водой, и ему бросилось в глаза, что золото на голове снохи уже не высшей пробы. К нему примешалась изрядная доля серебра. За один год, что они не виделись. Кто отрицает, случается: день — что год, год — что целая жизнь. Но что произошло за последний год у его детей? Перед ним снова возникло вспыхнувшее от стыда лицо снохи всего какой-нибудь час назад; спасительный щелчок выключателя. Да, в этом доме пахнет паленым. Что-то здесь тлеет… Он в растерянности пошарил глазами по комнате и присел на краешек железной кровати. Спустя несколько минут рядом с ним сидели еще трое, только что появившиеся. Четвертый стоя беседовал с Фирой. А Яша тем временем помогал снять плащ несколько запоздавшей гостье, которой один из студентов тут же уступил место на кушетке. Она непринужденно откинулась к стене, рука на подлокотнике, обернула свою тонкую фигуру белым шелковым шарфом поверх черного бархатного платья и стала спокойно ждать того, зачем все в этот вечер собрались сюда. Это «зачем» было здесь известно каждому, кроме гостя из Киева — отца.
— Кажется, все?..