Она бродила по улицам под палящим солнцем, не думая о том, куда идет. Было грустно, и вдруг со дна души поднималась неудержимая радость. У нее кружилась голова от страха и надежды. Она боялась встретить Виктора. Она надеялась встретить того, другого, который вовсе не краснобай (слова его искренни, потому и красноречивы), не пожиратель сердец, не ловец душ. Из-за голов и спин к ней было обращено такое чистое, благородное лицо, такой углубленный взгляд, губы так тихо, смущенно улыбались. Да ведь это он прислушивался к себе так же, как она, — вдруг озарило Фиру, — и сомневался так же, как она, может ли произойти такое, допустимо ли это… Он ведь знал, что она приехала к Виктору Голубкину…
В растерянности, чтобы скоротать время, она встала в какую-то очередь на улице и стала двигаться вместе с ней, пока не ударил в ноздри запах подгоревшего сала. Фира обрадовалась: вот где можно укрыться.
Она села за столик, покрытый линялой клеенкой, выхлебала тарелку жирного, горячего борща, в котором даже обнаружила кусочек мяса; с неожиданно проснувшимся аппетитом обгрызла и несколько косточек на второе, сдобренных желтоватой жидкостью. Пожилая женщина в синем фартуке схватилась за пустую тарелку прежде, чем Фира успела в последний раз опустить в нее ложку, и наскоро провела тряпкой по проплешинам не вполне чистой клеенки. На колени к Фире посыпались крошки: недвусмысленный намек — нечего рассиживаться, и другим поесть надо..
Фира вышла на улицу и лицом к лицу столкнулась с Яшей.
Весь день они бродили по улицам. Яша волочил ее рюкзак. Не стал взгромождать его на плечи, а тащил за ремень, и рюкзак то и дело бил его по ногам. От этой неловкости Фира почувствовала к нему еще большую близость.
Яша посетовал, что в прошлую ночь с ним не было Фириного рюкзака.
— А зачем он был нужен вам?
— Я бы запихнул в него луну, и мне бы не пришлось смотреть на нее снизу вверх. Чуть шею не свернул.
— Не понимаю…
— Да вот пришла такая фантазия в голову. Не хотелось ночевать дома. Всю ночь просидел в сквере на скамейке и переглядывался с луной. Но когда мне представилось, что я становлюсь таким же круглым, как она, я испугался и малость вздремнул.
— А почему вы не пошли домой? — в простоте душевной спросила Фира и почувствовала, что кровь бросилась ей в лицо. А стоило Фире покраснеть, так уж от шеи до корней волос. Она знала за собой эту слабость. Так, собственно, краснеют почти все люди с очень белой кожей. Фира совсем растерялась. Какое ей дело до того, дома ли он был или еще где… Как это глупо получилось.
Яша не спешил с ответом на ее вопрос. Она с надеждой подумала: «Он, кажется, не заметил, что я покраснела». А Яша, помолчав, спросил в свою очередь:
— У вас есть при себе зеркальце? Нет, не водится? Жалко. Посмотрели бы, как разлился по вашей голове закат. Золото на золоте — это, оказывается, здо́рово.
Фира, готовая отпарировать шутку, подняла на него глаза из-под опущенных ресниц. И увидела растерянную улыбку на серьезном, как бы прислушивающемся к себе лице. И затаенную робость в глазах. Это было то же самое выражение, которое она заметила у него вчера, когда выпивали за ее здоровье.
— Почему я не пошел домой? — неожиданно вернулся Яша к ее вопросу. — Да ни почему. А с вами не бывает такого?
Чего «такого»? Что он имел в виду? Фира внутренне заметалась. Чтобы с этим покончить, она деловито стала прощаться:
— Ну, мне пора. — А в горле пересохло от волнения. — Я уезжаю обратно в Харьков. Навсегда…
Выражения растерянности на лице Яши как не бывало. Не успела она опомниться, а он уже держал ее за руку и вместе с ней — бегом к трамваю. Когда она, уязвленная его панической решимостью выпроводить ее из Киева, уже сидела в вагоне трамвая, Яша, как нечто само собой разумеющееся сказал с удовлетворением:
— Время есть. Мы еще успеем вернуть билет.
Все это пронеслось в разгоряченном мозгу Фиры, когда она, в ожидании поезда на Москву, провела целую ночь в стылом помещеньице маленькой станции, которой и названия не знала. Она не давала себе уснуть, выбегала на каждый свист локомотива, а когда на несколько мгновений поддалась накатившей на нее полудреме, увидела перед собой лицо Яши… Они проводили отца. Возвращались домой, всю дорогу не проронив ни слова. А когда вошли к себе, Яша, устало опустился на кушетку. Ушел в себя. А Фиру как громом поразило: она узнала то самое выражение лица, которое она впервые увидела десять лет назад в просвете между головами и спинами. А затем второй раз — на залитой золотом заката улице после того, как Яша провел ночь с глазу на глаз с киевской луной. Теперь же Яша, сидел в их общей московской комнате, и для Фиры не оставалось сомнения в том, что и растерянность, и с трудом подавляемый восторг в лице ее мужа относились не к ней. Вот в ту минуту Фира и приняла давно назревавшее решение уехать.