Вот конкретный пример одной из ранних инициативных работ в Германии и США, вызвавших интерес нашей чекистской разведки. В задании Центра Нью-Йоркской резидентуре от 13.02.37 говорилось;
«Крайне необходимо получение культуры болезни попугая, так называемого “Пситакоза” (Psitacosis). Микроб этот обнаружен у больных попугаев в Европе (в Германии) и Америке. Интерес к микробу был вызван в связи с массовой смертностью среди владельцев заболевших попугаев, т. к. попугаи имелись во многих мелкобуржуазных семьях. Микробом этим особенно сильно занимается Германия, которая избрала его одним из боевых средств в будущей войне. Смертность больных, зараженных этой болезнью, – 100 %».[1136]
Очевидно, что в то время реально над применением микробом «болезни попугев» в качестве биологического оружия занималась только Германия («особенно сильно»), но и кто-то из американских учёных, пусть и «несильно», но уже работает с этим микробом! В Америке на государственном уровне ещё нет самого понятия о биологическом оружии, а советская разведка работает «на опережение» – ищет информацию об «учёных-инициативниках», изучающих культуры потенциальных микробов-убийц.[1137]
Их, как оказалось, было немало, и одним из них был Теодор Роузбери.[1138]
Эти люди были искренне убеждены, что их работа обеспечивает безопасность народу США. Вот как характеризует их Бартон Дж. Бернстейн (Barton J. Bernstein), профессор истории и междисциплинарных программ в Стэнфордском университете:
«Сознание того факта, что необходимость их работы продиктована войной, помогло ученым, пришедшим из университетов, преодолеть отвращение к столь неблаговидному делу, как разработка смертоносного оружия. Т. Роузбери, микробиолог из Колумбийского университета, отмечал в 1942 г., что "вероятность применения бактериологического оружия, несомненно, возрастет, если противнику будет известно, что мы не подготовлены к тому, чтобы отразить такое нападение и ответить ударом на удар". Вскоре он стал руководителем исследований в лаборатории химической службы в Кэмп-Детрике[1139] <Выделено мною – Ю. Л.>. Впоследствии Роузбери писал: "Мы боролись с огнем (державами "оси Берлин – Рим") и неизбежно рисковали – либо быть запачканными, либо сожженными".
Стимсон и Макнатт,[1140] возможно, были в восторге от такой сентиментальности, однако точка зрения Роузбери относительно того, кто заправлял делами, привела бы их в изумление. Он полагал, что, создавая бактериологическое оружие, ученые его лаборатории руководствовались этическими соображениями. "Гражданские лица, в форме или не в форме, принимали решения; профессиональные военные оставались в стороне. Стоявший перед нами этический вопрос мы решили точно так же, как и другие ученые, работавшие в Ок-Ридже, Ханфорде, Чикаго и Лос-Аламосе", – писал позже Роузбери. Факты свидетельствуют о другом. Даже если президент и не определял задачи ВИС, ключевые решения принимались, скорее всего, в Вашингтоне, а не в лаборатории».[1141]
С Берстейном можно согласиться, если считать «ключевыми» решения о применении наступательного биологического оружия в ходе войны. Но не менее ключевыми являются решения, обеспечивающие защиту от биологического нападения или терроризма. И эти же решения являются решающими при борьбе с природными эпидемиями и пандемиями.
Так что моральные вопросы, касающиеся необходимости работ по «военной биологии», решаются, как совершенно справедливо писал Роузбери, именно учёными. И такую необходимость Роузбери осознал именно в 1941 году и приступил к соответствующим исследованиям, ещё не будучи связанным никакими обязательствами перед правительством и никакими ограничениями по секретности, кроме ограничений собственного понимания целесообразности и порядочности.
А Жорж в это время отрабатывал оперативные приёмы для выполнения своего задания. Тематика «бактериологического оружия» тесно связана с медициной. Именно в «медицинских кругах» можно было надеяться обнаружить нити, ведущие к поставленной цели.
О том, что Жорж пытался именно через медиков выйти на «секретную медицину», свидетельствует такая «бытовая деталь». В самом начале своего пребывания в США, в январе 1941 года, вероятно, сразу после своей «легализации» под именем Жорж Коваль (2 января 1941 года), он проходит медицинское обследование, о чём пишет своей жене:
«Я между прочим недавно был у врача для общего осмотра и он сказал, что я в очень хорошем состоянии».[1142]
1136
Архив ФСБ, дело 3464 т. 1, стр. 31, цит. по сайту «Wilson Center. Digital Archive International History Declassified», А. Васильев, «Black Notebook», стр. 26, https://digitalarchive.wilsoncenter.org/document/112860 (вх. 05.05.19).
1137
Насколько важным являлось именно это направление в работе разведки, видно из такого факта. В специальной разведывательной сети «XY» нью-йоркской резидентуры разведки НКГБ на 1.05.43 г. было 28 агентов. Из них химики и бактериологи – 11 человек, а, например, специалистов по радио – 6 человек, по авиации – 5, а по морскому флоту – всего 1. (Архив ФСБ, дело 40594 т. 6, стр. 134, цит. по сайту «Wilson Center. Digital Archive International History Declassified», А. Васильев, «Black Notebook», стр. 117, https://digitalarchive.wilsoncenter.org/document/112860 (вх. 13.06.19)).
1141
Бартон Дж. Бернстейн, «Создание бактериологического оружия в США», Журнал «В мире науки» (Scientific American), № 5, 1987 г… цит. по сайту «Библиотека VIVOS VOCO», http://vivovoco.ibmh.msk.su/VV/JOURNAL/SCIAM/USA_1/USA_1.HTM
1142
ДСАЖАК, Ж. А. Коваль, письмо к Л. А. Ивановой, автограф с датой 20/I/1941, орфография подлинника.