Стражник темницы отодвинул засов.
— Как думаешь, Атрет, какие шансы у Капито выжить в схватке против Секунда? — спросил он, обдумывая, на кого сделать ставку на предстоящих зрелищах. Атрет ничего не ответил. Повернувшись и увидев выражение лица Атрета, стражник больше не задавал вопросов.
Звук шагов кованой обуви римлянина заставил Атрета вспомнить Капую. Пока он следовал за стражником, от запаха холодного камня и человеческого страха его прошиб пот. Из–за запертой двери послышался чей–то крик. Из других камер доносились стоны отчаяния. Потом, пока они шли дальше, Атрет услышал, как издалека до него доносится необычный голос — настолько приятный, что он невольно заслушался. Где–то в темноте пела женщина.
Стражник замедлил ход, слегка наклонив голову.
— Ты когда–нибудь слышал в своей жизни такой голос? — сказал он. Пение прекратилось, и он пошел быстрее. — Жаль, что завтра она вместе с остальными умрет, — добавил он, остановившись перед тяжелой дверью. Затем он отодвинул засов.
Когда дверь открылась, в лицо Атрету ударила ужасная вонь. Камера находилась на втором уровне, и единственной вентиляцией в ней служили помещения, расположенные уровнем выше. Воздух был настолько спертым, что Атрет никак не мог понять, как узники вообще тут могут находиться. От ужасного смрада Атрета едва не стошнило, и он отступил.
— Плохо здесь с этим, не спорю, — подтвердил стражник. — Через пять или шесть дней они тут начинают дохнуть, как мухи. Неудивительно, что некоторые узники сами рвутся на арену. Чтобы глотнуть свежего воздуха перед смертью. — Он дал Атрету факел.
Стараясь дышать как можно реже, Атрет стоял на пороге и вглядывался в каждое лицо. В верхней части боковой стены висел факел, который освещал верх стены и потолок, остальные факелы уже давно догорели. Большинство узников составляли женщины и дети. Среди них было менее десятка старых бородатых мужчин. Атрет не удивился. Более молодых мужчин берегли для сражений, для поединков с такими, как Капит или Секунд… Такими, как он сам.
Кто–то окликнул его по имени, и он увидел, как какая–то исхудавшая женщина встает из массы грязных и оборванных узников.
Хадасса.
— Эта? — спросил его стражник.
— Да.
— А-а, певица, — сказал стражник. — Так вот ты где! Иди сюда!
Атрет смотрел, как она пробирается к ним через камеру. Люди протягивали к ней руки. Кто–то взял ее за руку, и она улыбнулась, прошептала какие–то слова ободрения и пошла дальше. Дойдя до двери, она подняла на Атрета свои яркие глаза.
— Что ты здесь делаешь, Атрет?
Не желая ничего говорить в присутствии римского стражника, Атрет взял ее за руку и вывел в коридор. Стражник закрыл дверь и задвинул засов. Потом он открыл дверь напротив и зажег в том помещении факел.
— Оставь нас, — сказал Атрет, когда стражник стал в дверях.
— Не имею права, Атрет. Ни один узник не может выйти отсюда без письменного разрешения самого проконсула. Атрет презрительно ухмыльнулся.
— Ты думаешь, что сможешь меня остановить?
Хадасса положила свою руку ему на плечо и повернулась к стражнику.
— Обещаю тебе, что я никуда не убегу.
Стражник перевел взгляд с гневного лица Атрета на ее благородные глаза. Затем нахмурился. Едва кивнув головой, он, наконец, удалился.
Слушая удаляющийся грохот его кованой обуви, Атрет сжал кулаки. Он поклялся никогда больше не возвращаться в такое место, но теперь он снова был здесь, причем по собственной воле.
Хадасса увидела, в каком он состоянии.
— Тебя прислала Юлия?
— Я получил от Юлии известие о том, что ты мертва.
— А-а, — спокойно сказала она, — а я‑то надеялась…
— На что? Что меня прислали сюда, чтобы освободить тебя?
— Нет, я надеялась, что сердце Юлии стало мягче. — Хадасса грустно улыбнулась, подняла голову, посмотрела Атрету в глаза и слегка нахмурилась. — Но зачем она сообщила тебе обо мне?
— Потому что я посылал за тобой. После моего первого послания ко мне пришел юноша. Его зовут Прометей, и он сказал, что он твой друг. Он сообщил, что Юлия отдала тебя Элиму. Я обратился к Серту, он стал выяснять, где ты, и вот, я узнал, что ты здесь.
Хадасса подошла к Атрету ближе и обхватила его руки своими ладонями.
— Что же тебя так беспокоит, что ты проделал такой путь ради какой–то рабыни?
— Многое, — тут же ответил он, даже не спрашивая себя, почему ему хочется быть искренним с ней. — В том числе и то, что я не могу тебя вызволить отсюда.
— Не беспокойся об этом, Атрет.
Он отвернулся, его переполняло чувство гнева.