Караваны Валериана доходили до самого Китая и привозили оттуда шелк, краски и лекарства; другие караваны доходили до Индии, возвращаясь оттуда с перцем, специями и лечебными травами, а также с жемчугом, сардониксом, драгоценными камнями, карбункулами. Караваны Валериана могли поставить все, на что только был спрос на римских рынках.
Еще когда Марк был мальчиком, Децим обратил внимание на его способности. У Марка был дар делать деньги. Он умел нестандартно мыслить, обладал невероятной интуицией. Кроме того, он прекрасно разбирался в людях. Децим гордился этими природными дарованиями своего сына, но в то же время видел в нем одну черту, которая его сильно огорчала. Обладая редкими очарованием и проницательностью, Марк ловко манипулировал людьми.
Децим помнил, когда он впервые увидел, каким холодным и расчетливым стал Марк. Случилось это три года назад, когда Марку было девятнадцать лет.
— Песок даст больше золота, чем хлеб, отец.
— Но людям нужен хлеб.
— Они хотят зрелищ, но невозможно наслаждаться зрелищами без песка, впитывающего кровь.
— Но сотни людей голодают, и им нужна пища. А мы должны думать о наипервейшем благе нашего народа.
Тогда сын впервые бросил ему вызов:
— Хорошо, пусть в порт войдут два корабля, один из которых будет загружен хлебом, а второй песком, и мы посмотрим, какой груз купят и разгрузят быстрее. Если хлеб, то я в течение последующего года буду делать все, что ты мне скажешь. Но если песок, ты предоставишь мне возможность распоряжаться шестью кораблями так, как я того хочу.
Децим не сомневался, что нужда окажется сильнее желания. Так ему диктовал здравый смысл…
В конце концов, ему пришлось отдать Марку шесть своих кораблей. Децим с грустью поймал себя на мысли: он радуется тому обстоятельству, что Марк будет теперь перевозить на них лес и камень для строительства, а не песок и будущие жертвы кровавых зрелищ на арене.
Отец вздохнул. Феба ошибалась, утверждая, что Марк стал бесцельным. Марк был простодушным в своем стремлении к богатству и удовольствиям — всему, что он только мог взять.
У входной двери Марк завернулся в свой плащ и поцеловал Юлию в лоб.
— Возьму тебя на зрелища, когда немного подрастешь.
Юлия капризно затопала ногами, обутыми в сандалии.
— Терпеть не могу, когда ты считаешь меня маленькой, Марк, — сказала она. Когда Марк открыл дверь, чтобы уйти, она быстро схватила его за руку, — Марк, ну пожалуйста. Ты же обещал.
— Ничего я тебе не обещал, — смеясь, сказал он.
— Ну-у… почти обещал. Ма–арк. Ну так нечестно. Я никогда еще не была на зрелищах и умру, если не попаду туда.
— Но ты же знаешь, какую головомойку устроит мне мама, если я тебя возьму.
— Ну, она же все равно простит тебя, ты и сам знаешь. Да мама может вообще об этом не узнать. Скажешь ей, что взял меня покататься на своей новой колеснице. Возьми меня только на один–два часика. Пожалуйста. Ну, Марк. Мне так обидно — в нашей компании только я одна еще не видела бои гладиаторов.
— Ну, хорошо, я подумаю.
Юлия понимала, что он не возьмет ее. Отойдя немного назад, она наклонила голову.
— Глафира сказала мне, что ты ходишь туда с Аррией. А она всего на три года старше меня.
— Так то Аррия…
— И вообще, это не по–римски — не ходить на зрелища!
Марк быстро закрыл ей рот рукой и прижал палец к губам.
— Еще раз так закричишь, я вообще никуда тебя брать не стану. — По щекам сестры быстро потекли слезы, и Марк смягчился: — Но, как бы то ни было, сейчас я просто не могу взять тебя с собой.
— Потому что ты разочаровал отца тем, что в тебе нет благородных амбиций? — с иронией спросила Юлия.
— В политике я не вижу ничего благородного. Как и в женитьбе.
Юлия смотрела на него, широко раскрыв глаза.
— Отец хочет, чтобы ты женился? На ком?
— Он только высказал общее пожелание, не говоря ничего конкретного, — зная о том, как Юлия любит посплетничать, Марк не хотел, чтобы слухи о его нежелании жениться на Олимпии дошли до семьи Гарибальди через уста одной из подруг Юлии. Кроме того, он не столько не желал жениться на Олимпии, сколько не желал жениться вообще. Сама мысль о том, что остаток жизни ему придется провести только с одной женщиной, была для него невыносима.