- Я напишу ответ к тому времени, как ты соберёшься обратно, - проговорила Кэррайна, оставляя без внимания вопросительный взгляд сына.
Несмотря на родственные узы, она не собиралась вести с ним праздные разговоры. Ей было известно, что сам первый советник не видит ничего зазорного в том, чтобы иногда советоваться с теми, чьё положение и звание куда ниже его собственных, и уж точно не стал бы скрывать что-то от собственного помощника – а значит, она не открыла бы сыну никаких тайн, вздумай обсудить с ним полученное послание. Но для неё он оставался лишь исполнителем, мелким служащим, обсуждать с которым важные государственные дела не только бессмысленно, но и недостойно.
Кэррайна давно смирилась с тем, что её сын никогда не займёт по-настоящему значимого места при дворе, хотя неизменно об этом сожалела. То, что Алесдэйр родился обычным человеком, стало одним из крупнейших разочарований в её жизни. Кэррайна желала, чтобы её ребёнку достался магический дар, так же сильно, как ненавидела этот дар в себе.
Ей нежеланная, ненужная сила разрушила судьбу, не позволила исполнить долг, который был предназначен ей ещё до рождения. Но её сыну она позволила бы приблизиться к власти. Здесь, в Гроэнвуре, магический дар почитался, его обладатели занимали высокое положение и были окружены уважением.
Илкавы занимали почти все значимые государственные посты, а уж о том, чтобы попасть в Королевский Совет, не могли мечтать даже лучшие из людей. Кэррайну до сих пор удивляло то, что королевский род при этом сохраняет свою власть. В правящей семье редко рождались илкавы, и уже многие века почти всегда во главе королевства оказывался человек.
Впрочем, король в Гроэнвуре не имел большей власти, чем Совет, и если все до одного члены Совета оказывались против решения правителя, то оно не имело никакой силы. Однако подобные разногласия были настолько редким явлением, что никто не мог бы припомнить, когда в последний раз воля короля не исполнилась.
На её родине всё было совсем не так. Арвизонская империя, охватывающая все северные земли, заслуженно считалась не лучшим местом для илкавов. За любое применение дара следовала смертная казнь. Илкавов, не уличённых в использовании силы, ожидало изгнание. Конечно, последнее было лишь оговоркой, которая позволяла не считать законы империи неоправданно жестокими.
Рождение илкава оказывалось трагедией для любой семьи. Люди, воспитанные в страхе перед неподвластным им могуществом, называли таких детей отродьями бездны и без долгих сомнений отрекались от них, выдавая представителям власти. Немногие смельчаки были готовы помочь или хотя бы просто позволить илкаву бежать туда, где дар не делал бы его в глазах людей чудовищем.
Кэррайна была старшей дочерью императора. Наследницей престола. Она, кажется, едва ли не с самого рождения знала, что должна посвятить жизнь служению империи и своему народу. Ей не было позволено иметь свои желания, слабости или чувства, не было позволено сомневаться или уставать. Она должна была стать воплощённым духом-хранителем своей страны, всегда знающим, как должно поступить, и поступающим именно так.
Она принимала назначенную судьбу с гордостью, не страшась трудностей и нисколько не жалея о сложной, временами мучительной необходимости искоренить в себе все человеческие несовершенства, стать той, кем её должны видеть, достойной преемницей прежних правителей.
К двенадцати годам всё, что казалось ей сложным, перестало быть таковым. Больше не нужно было бороться с собой и то и дело напоминать себе о долге. Он стал единственным, что имело значение в её жизни. Ничто другое не осталось даже ненужной помехой, способной отвлечь от главного – ничего другого для неё просто не существовало.
В пятнадцать она обнаружила на своей руке проклятую метку, указывающую в ней обладательницу силы. За несколько дней пересекающие ладонь линии вдруг изменились, образовав пугающий каждого жителя империи узор. Только полученное воспитание, которое не позволяло наследнице не то что проявлять – даже испытывать какие-либо чувства, спасло её от немедленного проявления дара.
И всё же долго скрывать его не получилось. Пробудившаяся сила желала признания и, чуя неприятие хозяйки, тем сильнее стремилась проявиться. Пожалуй, благодаря неизменной сдержанности, которая давно стала неотделимой частью её натуры, у Кэррайны даже без обучения хватило бы выдержки, чтобы не выпустить дар наружу, но оградить от него и себя саму она не смогла.