Они пошли делать себе завтрак на кухню и умываться. Арт заваривал кофе, пока Катя тихо приводила себя в порядок в ванной. Вскоре она появилась в проеме кухни с расческой в руках и с какой-то сероватой субстанцией на лице. Очевидно, это была одна из масок с глиной, которыми так любила пользоваться Катя. Она подошла к зеркалу над столешницей и начала рассматривать свое лицо, растягивая кожу пальцами и наоборот собирая ее в морщины. Маска от этого приобретала складки и трещинки, словно лицо было одним плато среди скал.
– Вот и явилась Лилит на свет божий. – Катя перестала мять щеки и сняла турку с кофе с огня.
Четыре месяца. Почему именно этот срок? Возможно, не стоит верить снам. Они же порождения людей, а людям не стоит доверять. Вот и снам тоже. Но все-таки. Значит ли это что-то? Нужно кинуться головой в омут и дожить эту жизнь по своим желаниям? У него все равно не хватит силы воли думать, что стопроцентно он умрет через четыре месяца. А может, имелась ввиду не смерть, тогда что же? Нет, это уже бред. Катя, Катя, концентрируйся на ней. Что это за странная девушка из сна? Хотя нет, это не так важно сейчас. Ничего, по сути, не важно?
Прибыль.
Убыль.
Ничего.
***
В трамвае укачивало. Как он очутился здесь, Арт не помнил. Ах да, он ездил на работу, сидишь в небольшом колл центре, где все тебя называют оператором, а сам ты лишь впариваешь людям ненужные пылесосы и пластиковые окна. Не бред ли? Арт сменил за этот год немало работ, на этой же работал пока месяц. Немало, по его меркам, если учесть, что зарплата была приемлемой. Но не об этом речь. Арт вообще не любил вечерами уходить в повседневность, они были слишком возвышенны для этого.
Трамвай летел в знакомую неизвестную. Бейсболку Арт отдал Владе, а свою шапку не взял. Непривычно резкое ощущение холодного ветра у самого, ничем не защищенного теперь, мозга под черепом выкручивало мысли Арта наизнанку. За окнами бушевала ночь, в своем наряде из фонарей, улиц и лиц, одинаково желтых и броских на темном фоне. Внутри же трамвая, как внутри неведомого существа, было тихо, тепло и даже приятно. Только сквозняк из открытой форточки напоминал о реальности мира за окном. Нечего было терять. Арт вспомнил контур рыжей пряди на белом клетчатом полу, но сразу же, встряхнув головой, отвел мысли на знакомую улицу, мелькнувшую на мгновенье слева. Четыре, четыре, четыре. Четыре месяца, ведь, если вдуматься, за три месяца лета может родиться, пожить и умереть несколько поколений насекомых. Бабочек, жуков. А это всего три месяца, не четыре. Значит, и за это время можно запомниться, блеснуть крыльями, сделать этот мир немного похожим на себя или наоборот.
Мысли упорно перебивали друг друга, не желая возвращаться к знакомой улице за углом. Арт выдохнул. Специально с силой, чтобы избавиться от голоса урагана, что царил в нем. Пар вырвался, разнежившись, повис в воздухе, но через мгновение растворился. Остановка. Нужная, по всей видимости, – так подсказывает чутье, угадывая в запотевшем стекле размыто-яркие очертания палаток, стоящих недалеко от дома. Совсем рядом качающийся паренек держит пакет со свежей лепешкой. Шапка съехала на бок, весь вагон пропах хлебом. Арт отводит от него взгляд, наклоняется, чтобы лучше разглядеть палатки за стеклом, и, вскочив с сиденья, выпрыгивает из трамвая, становясь бегущей за окном трамвая мишенью для глаз тоскующих пассажиров, проводивших его взглядом до перехода.
***
Дверь в квартиру открылась, Арт положил ключи в карман пальто отца и закрыл замки. Из глубины комнат слышались, лились и взрывались голоса.
Тонкие светлые руки плясали над голубой чашей раковины, отбрасывая изогнутые тени на волнующуюся внизу прозрачную воду. Все было приглушенным, пастельных тонов, как полусмытым невиданной силой. Арт подумал, что его скоро тоже сотрут с этой картины какой-нибудь тряпкой, может, даже этой, половой, сиротливо приютившейся в углу. На желтой ткани были видны неотмывающиеся уже разводы и пятна, словно на старой палитре художника, которого не заботит жизнь. В ванной было холодно, даже от собственных, нагретых водой рук. Арт сглотнул. Медленно поднял лицо к зеркалу и привычным жестом руки хотел пригладить волосы. Но промахнулся, кончики пальцев ощутили лишь кожу черепа. Теперь, на чисто белой
голове выделялись брови, сохранившие рыжий оттенок, и глаза. Она говорила, что они орехового цвета, с каплей меда или огня. Она… Елена, лучший друг, с которым он несколько месяцев уже не общался. Друг? Да, конечно. Ничего боле. Арта снова вспомнилась тряска в ночном трамвае, тишина салона, сравнимая по надобности с тишиной луга перед рассветом, когда совершенно не хочется возвращаться туда, откуда пришел, чтобы увидеть застывшие стебли трав на фоне первых робких лучей в прохладном безветрии. Она. Это было нечто большее, что Арт не мог описать словами, да и не хотел, чтобы не приравнивать к чему-то земному. Как шедевр, созданный твоими же руками, и которого ты сам же и боишься.