– Человеку нужен человек. Точнее, собеседник. У тебя, наверное, просто не хватает чужих ушей рядом, которые готовы выслушать тебя. Поддержать и порадоваться – прямые обязанности друга, столпы нравственной, духовной дружбы, не основанной на выгоде. Кто-то бородатый, карающий молнией с облачка вполне подходит на роль друга. Он могущественен, потому что невидим и молчалив. Ты сам за него продумываешь нужные слова поддержки и одобрения.
– Не думаю, Арто. Но если и так, то молчаливый авторитет нужен каждому. Далекие знаменитости, воображаемые друзья как часть твоих глубин, взрослые товарищи. Вот и у меня, как и у миллионов, есть такой друг, Бог. Только он другой, нежели просто молчаливый авторитет. Он любит всех, и меня, и любовь его чиста. Он рядом. И в горе, и в радости.
– А модернисты тебе зачем? – Арт не успевал угнаться за ходом мыслей Сенила.
– Не ревнуй. Вы далеко не молчаливые. Он – новый уровень моего самопознания. Вы же – были, есть и будете моей семьей.
Арт улыбнулся и промолчал. Он почувствовал, как кто-то большой, солидный, влиятельный играет в тетрис их мыслями и судьбами. Он любит их?
***
Смерть придет, у нее
Будут твои глаза.
И.А.Бродский
Арт снова проснулся и не засыпал уже до утра. Вспоминал Елену и других модернистов, листал альбома и дневники. Усталость сменилась отрешенностью и грустью. О прекрасном и ненужном.
У Арта было такое чувство, когда просто хотелось закрыть глаза, размазаться по сырому склизкому асфальту, провалиться в густую толщу воды под мостом и висеть там. Чтобы лишь маленькие холодные струи течений да всполохи света иногда отвлекали его. Нет. Их тоже стоит убрать. Просто однообразная, темная, ультрамариново-синяя масса вокруг. И он. Арт закрыл бы глаза, не утруждая себя морганием, и просто висел бы. Остановите верчение этой жизни, он умирает. Сколько жизней у человека? После скольких смертей внутри тела, когда только одичавшая боль может спасти, приходит окончательный конец? Арт и так знал, что этот договор лежит неоплаченной квитанцией в почтовом ящике, стоит только выйти за дверь, спуститься по серой лестнице к ящикам и засунуть руку в холодную, металлическую, пронумерованную пасть. Тогда зашуршит мир, зашуршат все мысли разом, сгрудятся вокруг Арта и поглотят его. "А дальше без меня". Без. Это какое-то отрицание, удаление.
Арт явственно услышал звук ластика, стирающего кривую линию на бумаге. Кривую линию. Вспомнил Его, не любителя прямого в этом мире. Ластик был в аккуратной, терпеливой руке. Это было страшнее, чем тряпка. Ей смахивают, но хотя бы несколько крошек от тебя останется. А здесь белая бумага тебя не утаит, она прямая и ровная как человек, который собрался предать. Арт откинул голову на стену и посмотрел в окно. За принужденной изогнутостью деревьев виднелось сливовое небо. Арту сразу представилась медовая мякоть слив, глубокий и насыщенный цвет их кожуры. Такие он собирал, перепачкав руки, пробираясь под деревьями и
складывая "сладкие кусочки беззвездного неба", как он их называл, в ведро.
Если все люди на своем пути даются для переосмысления собственного "я", если они все являются твоим прямым отражением, то. Арт ужаснулся. В нем кипело так много чувств сразу, он был настолько причудливо многогранен, изогнут душой, что сам порой в удивлении ходил по извилинам своего сознания, замечая все новые и новые проростки добавляющихся черт и форм. Арт больше всего боялся потерять оригинальность, слиться с обществом и стать одним из обычных людей. Но из-за этого он всегда пристально наблюдал за размытой гранью между эгоизмом и удержанием собственной позиции, между перешагнувшими барьер одобрения и теми, кто на нем балансирует. Арт хотел быть лучшим для всех и во всем. Эгоизм. За окном колыхались ветки деревьев. Он покачал в такт им своей рукой. На ней отчетливо выступили вены, пытавшиеся разодрать кожу, но слишком гладкие для этого. Интересно, сколько душ ненавидят его, Арта? Ведь в самой трудной своей борьбе, борьбе с собой, он из-за незнания сделал много неточных ударов. И попал в чужие сердца.
Арт помнил, как Елена мягко улыбнулась и сказала, что стихотворение замечательное. Бродский. Иосиф Александрович. Ей пора. Уже навсегда. "Прощай". Граница окончательно стерлась, Арт потерял ее из виду. Да уже было все равно.
***
Он слишком много думал последнее время. Не закрывал глаза сутками, писал, вспоминал, делал заметки, все, чтобы от него осталось хоть что-то. Хоть тщедушный очерк гелиевой ручкой на клочке тетрадного листа. Это стремление началось еще до сна, оно было само собой разумеющимся. Арт резко понял, что ему нужно торопиться. Он почти не заходил в социальные сети, почти ни с кем, кроме модернистов, не общался, выбирался часто на улицу один, да и то только по вечерам и утрам, до работы. Вечером было особенно прекрасно, потому что загорающиеся теплые огни окон в прорезях белых многоэтажек по-особому грели на фоне розовых закатных перистых облаков. Арт пытался вдохнуть в себя эту картину, наполниться ею и раствориться в мире. Но не мог. Закутываясь в сине-бордовый шарф, он шел дальше. Очнувшись от погружения в мысли у себя на кровати, Арт натянул одеяло, которым уже успел накрыться во сне, сполз на подушку и почувствовал, как наливаются свинцом глаза. Ему больно, он умирает, здесь есть человек, который остановит кружащуюся жизнь? В толпе поднимает руку один человек, его профиль обточен угрюмостью, кожа светла, нос тонкий, как и все черты лица в целом. Он молчит, потом поднимает густые темные брови, обнажая закрытые глаза. И когда веки взлетают наверх, Арт видит ее глаза, глаза Елены. До жути знакомые и близкие. Вот и пришел тот, кто остановит танец жизни для него.