– Что для тебя в жизни самое главное, Арт.
– Не могу сказать точно, у меня много одинаково важных целей.
Парень достал, кажется, красный баллончик. За его спиной не было видно, что он рисует, да и забор был в тени от фонаря. Он плавно водил рукой, делая широкие жесты. Это напоминало странный завораживающий обряд. Скорее всего, большая надпись.
– И каких же целей?
Арту пришлось оторваться от созерцания окончательно.
– Получил бы замечательное образование, объездил весь мир, устроился на хорошую работу, завёл семью, возможно. В общем, саморазвитие и движение.
– Неплохо. Я бы занялся тем же самым, только вот над пунктом семьи задумался. Пока цирковой шатер моих мыслей не превратится в театр сатиры, я не буду делать этот шаг. Плюс к тому, мне нужно найти действительно подходящую мне спутницу, что сделать крайне трудно.
– Но ведь ты уже любил, я помню, пару лет назад. Ты каждый день мне рассказывал о ней, восторгался ей, как не восторгаешься даже восходом солнца. Она была твоим любимым ножом из арсенала оружия, которым ты постоянно себя протыкал. Ты любил беззаветно.
– Да, ты прав. Мы с тобой не первый день знакомы, ты очень хорошо меня знаешь. Честь и хвала. Я любил ее беззаветно, так, как может любить знающий толк в жизни человек. Чем старше я становлюсь, чем больше во мне "опыта", тем больше я разучиваюсь жить. Поэтому сейчас если я скажу, что беззаветно влюбился – это будет ложь. Ложь во спасение. На самом деле я буду любить ровно так сильно, насколько мне позволит моё прошлое.
– Я даже не знаю, смогу ли я в принципе испытать более стойкое и сжигающее чувство к кому-то, кроме Елены.
– Только глупцы, то есть многие, думают, что любовь – это одноразовое явление в жизни, как и смерть, и рождение.
Арт кивнул. Он совершенно забыл о неизвестном творце внизу. Интересно, какой хаос он сотворил на заборе? Арт перегнулся через раму открытого балконного окна. Парня уже не было. На заборе что-то неясно вырисовывалось. Бордовые, розовые и алые оттенки образовывали одну небольшую форму. Значит, сердце для "любимой зайки". Арт вздохнул. Ничего оригинального. Какие же все люди однотипные и мыслящие только так, как им сказали. Это так же, что нам всем говорят с рождения дышать носом, а не ртом. Мол, ртом даже вредно дышать. А вдруг все наоборот? Влад прав, наверное, тот парень тоже думает, что та, которой он посвящает свою мазню – одна и на всю оставшуюся жизнь. Глупо и не дальновидно.
Они ушли с балкона, допили вино. Друг решил лечь пораньше, так как завтра ему нужно было вставать рано, на пары по истории. Арт перед уходом помыл посуду, давно скопившуюся в раковине на кухне, забрал с кресла блокнот с ручкой и на прощание погладил Графа. Влад проводил его до лифта, на прощание похлопал по плечу и пожелал доброй ночи. Он всегда почему-то желал доброй, а не спокойной ночи. Арт улыбнулся в ответ. Когда Арт уже заходил в лифт, Влад резко дернулся и протянул ему пару сигарет.
– Все, что нас убивает, делает нас сильнее. Ведь не будет времени купить, я знаю.
Двери лифта закрылись, Арт остался в одиночестве. В руке у него остались те сигареты. Его любимые.
***
Арт шел, стараясь по дороге собрать мысли и окружающие его фонари воедино. Ему это давалось непросто, поскольку фонари, как и мысли, были такими же своевольными персонажами. Просто фонари, гордо изогнувшись на столбах, знают себе цену. Ночь начинается здесь с них, с ними она и кончается.
С фонарей начинаются города, Арт приметил это, когда впервые поехал в Петербург. Была еще ночь, когда он вместе с трясущимся и пропахшим предновогодними людьми автобусом подъезжал к столице морей. Так Влад называл Петербург, помнится. За запотевшим окном одиноко переплетались сотни дорожных полотен, между ними сонно склонились тысячи фонарных столбов. Они горели, светили, все как один с оранжевыми длинными лепестками, которые рассеивались во влажном холодном воздухе. Это действо напоминало большой просторный сад, сад неумолимого движения неживого, по расчерченным дорожкам которого гуляет, отдыхая или заложив руки за спину, только ветер, да и редкий мокрый снег.
Сады фонарей встречали Арта потом повсюду, у каких-то городов они были застенчивыми и небольшим, у других их мощные чистые и ровные аллеи вплетались в сам город, охватывая его своим призрачным светом даже еще до наступления сумерек. Такая грандиозность вселила в Арта некое уважение к этим молчаливым созданиям, к этим цветам дорог.