подобным могуществом еще никто и никогда не обладал.
В мгновение ока я возвратился домой. Это доказывало, что я и впрямь способен переноситься из одного места в другое с быстротой, превосходящей скорость света. И никакое препятствие мне помешать не в силах. Я могу перелетать из одной страны в другую, проникать в самые потаенные и запретные уголки, в бронированные помещения банков, в жилища сильных мира сего, в будуары самых красивых женщин на свете.
Да неужели это правда? Что-то не верится. Не сон ли это?
Рассудок все еще сопротивлялся такой нелепице. Надо еще несколько раз испытать судьбу. Я подумал: хочу очутиться в ванной. Готово.
Хочу на Соборную площадь. И я на Соборной площади. Хочу попасть в Шанхай. И тут же оказался в Шанхае.
Передо мной простиралась длинная улица, по обе стороны тянулись унылые бараки, воняло гниющими отбросами, солнце еще только всходило.
Черт возьми, ведь я добрался сюда намного раньше, чем даже успел загадать желание! Но потом вспомнил про разницу во времени.
Здесь уже рассветало, а в Милане еще не было десяти вечера.
По улице спешили толпы мужчин и женщин - все в одну сторону.
На меня начали оборачиваться. Конечно, мой вид здесь привлекал внимание. Группка людей двинулась навстречу; они подозрительно оглядывали меня с головы до ног, двое были в военной форме. Я испугался и подумал: хочу домой, в Милан. И тотчас очутился у себя дома.
Сердце готово было выскочить из груди, но я ликовал. Сколько впереди заманчивых возможностей, приятных неожиданностей, любовных приключений, блистательных успехов в свете!
Я подумал о своем журналистском ремесле. Куда до меня Стэнли или старику Луиджи Бардзини, что там всякие радиофото и телетайпы! Землетрясение в Колорадо? Пожалуйста - я уже тут как тут со своим фотоаппаратом, минуя все полицейские заграждения.
Через десять минут я уже в редакции, пишу репортаж. Политический кризис в Кремле? Хоп - и я, забившись с магнитофоном за шкаф, записываю яростные тирады Хрущева. Скандал в доме Лиз Тейлор?
Достаточно одной мысли - и я у нее в спальне, за занавеской, со своим кассетником. По сравнению с моей "Коррьере" даже "Нью-Йорк таймс" будет выглядеть провинциальной газетенкой.
Подумал я и о богатстве. Конечно, я мог проникать в банки, в ювелирные магазины, в подземные хранилища форта Нокс, мог уносить миллиарды за миллиардами. Но эту мыслишку я тут же отбросил. Стоят ли того миллиарды, чтобы ради них становиться вором, когда и без того газета будет ценить каждую мою строчку на вес золота? Мои пьесы станут приносить десятки миллионов. А живопись? Да одной живописью я обеспечу себя на всю жизнь.
Вот любовь, страсти - другое дело... Теперь передо мной не сможет устоять ни одна женщина, какой бы неприступной она ни была. А почему бы сейчас же не попробовать? Я подумал: хочу очутиться в постели с А. С. (имени не называю, все же я джентльмен).
И, клянусь честью, я там очутился. Она спала, одна. В комнате было темно, только сквозь ставни проникал слабый отблеск уличных фонарей.
Но тут я спохватился: ведь я при полном параде, в ботинках и все такое прочее. Представляете - в постели красивой женщины в ботинках! И сразу осознал все безрассудство своего поступка.
В это мгновение прелестная нимфа повернулась на другой бок, задела меня и проснулась. Увидев меня, отчаянно завизжала. Я срочно подумал: домой - и мигом улетел.
Вот тут-то, в умиротворяющей тишине своих стен, я наконец постиг опасность положения. Если кто узнает о моих титанических способностях, мне несдобровать. Подумать только, какой ужас охватит глав государств, магнатов, военачальников? Знать, что в любую минуту я могу напасть на них сзади с кинжалом и никакая охрана не поможет! Да уж, стоит им пронюхать, и за мою жизнь никто ломаного гроша не даст.
Почти две недели я не повторяю своих экспериментов. Веду обычный образ жизни, работаю, но нет мне больше покоя. Меня мучит мысль: смогу ли я устоять, не обнаружить свое тайное могущество? Не поддамся ли соблазну отправиться в кругосветное путешествие? Не выдам ли себя как-нибудь?
Чем больше я размышляю, тем более проблематичными представляются мои шансы в отношении слабого пола. Допустим, та или иная красотка вдруг обнаружит меня у себя в постели или в ванной, но почему она непременно должна мне уступить? Скорее всего, поднимет дикий крик, начнет звать на помощь, и мне ничего не останется, как сматывать удочки.
Что же до успехов на журналистской ниве, то они вряд ли окажутся стабильны. После первых сенсационных репортажей наверняка начнется паника, всякие расследования, о моем появлении в любой точке земного шара сразу же станет известно, ведь я не могу остаться неузнанным. И тогда прости-прощай, Дино Буццати. Пуля в затылок или цианистый калий в чашке чая - таков будет бесславный конец.
Вот я и спрашиваю себя: что стоят в такой ситуации преданность своей газете, профессии, жажда славы, когда я рискую поплатиться собственной шкурой? Если я расскажу все главному, он, конечно, будет меня беречь, постарается, чтоб никто ни о чем не догадался. Но не зря говорят: подставь палец - тебе всю руку отхватят. В один прекрасный день он ради нашей газеты подвергнет меня какомунибудь рискованному испытанию, а я не смогу уклониться. В конце концов так и буду сновать между мысом Канаверал, Ораном, Москвой, Пекином и Букингемским дворцом. Пока не подкараулят...
Нет, чрезмерное могущество - все равно что никакое: слишком опасно им пользоваться. Итак, я обладаю огромным богатством, но, увы, не могу потратить ни гроша. Если, конечно, мне жизнь дорога...
Уж лучше сиди себе тихонько: никого не трогай, не нарушай сон красавиц, оставь в покое сильных мира сего, не суй нос в чужие дела, притворись, будто ничего не было.
Прости меня, дорогой главный. Но я все-таки тебе не доверяю.