Герцог уже с минуту как прекратил свой странный свист, а земля все еще дрожала. И дрожь эта усиливалась. Наконец в близлежащей заброшенной кузне что-то грохнуло, зарычало, затопало, и взору государственных путешественников предстал последний Тарсийский Дракон.
Дракон выглядел непрезентабельно. А как еще можно выглядеть, ежели ты являешься пожизненным арестантом и питаешься исключительно горьким хлебом надежды и солью собственных слез?! Когда по указанию первой королевы, Филодоры Благочестивой, Тарсийское Ожерелье истребило всех своих драконов как животных не только опасных, но и, по утверждениям всех животноводческих наук, несуществующих. Этот дракон был еще весьма молод и мог прятаться то в Монарших горах, то среди карстовых пещер Золотой Госпожи, избегая тем самым охотничьих облав. Дракон пережил и Филодору Благочестивую, умершую от разжижения мозга, и еще двух королев, но неосмотрительно попался на глаза каким-то сельским детям. Закон о драконах никто не отменял, но уничтожать последнего представителя все-таки не стали, объявили опасным преступником и отправили на каторжные работы — пламя в кузне раздувать. Тем дракон и жил. И, естественно, Главный Советник прекрасно знал о его существовании. Дракон подполз к людям и выжидательно посмотрел в их слегка перепуганные лица. Глаза дракона гноились, с когтей отслаивались роговые пластины, а на чешуе кишели какие-то паразиты. Грозный зверь слабо шамкнул пастью, полной пеньков, оставшихся от сгнивших клыков. Из пасти пахнуло тухлятиной.
— Зачем нам это чудище, созерен? — созерцая дракона, воскликнул испуганный Кевин.
— Он перевезет нас в Низину, — спокойно ответил герцог, хотя обычно он не снисходил до объяснений своих поступков подчиненным.
— Дракон слаб, — проницательно заметил Костнер. — Его крылья напоминают старые рваные простыни. Он с места подняться не сможет.
— Сможет, — уверенно сказал герцог Рено и подошел к дракону вплотную. Тот чуть попятился и всхлипнул. Герцог извлек откуда-то из потайного кармана малый кинжал…
— Бить столь больную и жалкую тварь — все равно, что заставлять плясать безногого калеку, — прошептал почитатель рыцарской этики Костнер и брезгливо скривил губы под длинными усами.
Но герцог вовсе не собирался бить дракона. Кинжалом он резко и сильно полоснул себя по левой ладони и оросил своей кровью полуотверстую драконью пасть. Казалось, крови вытекло совсем немного, но с последним Тарсийским Драконом, едва его вываленного языка коснулись благородные алые капли, произошла разительная перемена.
Он мгновенно похорошел и налился силой. В глазах, окаймленных золотым ободом, вспыхнул бело-сиреневый огонь. Чешуя засеребрилась, как только что отчеканенные монетки. Из глотки раздался суровый рык, а когда дракон пошире открыл пасть, то казалось, что его новые отросшие клыки сверкают, словно расплавленное золото. С треском, похожим на треск рвущейся парусины, дракон раскрыл крылья. Они были грандиозны и переливались всеми цветами радуги.
Сверкающие глаза преданно посмотрели на герцога, а жуткий драконий язык ласково облизал окровавленную ладонь.
— Приказывай, господин, — прорычал восставший из забвения дракон.
— Отвези меня и моих слуг к вратам Низины Плача. Ты видишь, в каком состоянии дороги…
— Как будет угодно господину.
Герцог Рено, проявив поистине юношескую ловкость, взгромоздился на холку дракона и махнул рукой своим вассалам:
— Побыстрее, господа. Мое дело не терпит отлагательств.
Рыцари Кевин и Костнер, поминутно поминая про себя злых гламуров, кое-как пристроились меж крыльев, моля милостивое небо сохранить хотя бы их честь, если насчет их жизней наверху имеются другие планы… Но дракон взмыл ввысь и пошел над раскисшей дорогой так плавно, как летает не всякая птица. И это успокоило свиту герцога. А Костнер пришел в себя до такой степени, что шепотом рассказал юному Кевину, что их созерен оживил дракона древним, забытым способом. Что, мол, старый больной дракон оживет, наберется сил и помолодеет, если вкусит крови истинного аристократа и храбреца. И тогда станет верным его слугой. А ежели, допустим, напоить старого дракона кровью девственницы или женщины вообще, ничего хорошего не будет: превратится тогда дракон в страшный не убиваемый скелет ходячий и примется творить зло и непотребство…
Сам герцог вполуха слушал эти рыцарские байки и лишь крепче держался за кожистый выступ на холке своего крылатого транспорта. Про себя он уже решил, что пойдет на должностное преступление, но дракону этому помереть на каторге не даст, а заберет его к себе в замок. Благо замок герцогов Дюбелье-Рено находился в лесах, укрывавших его от посторонних глаз, а от непокорного Деметриуса отделялся еще и лагуной. И еще мучила герцога одна мысль. Придется замку Рено дать убежище не одному, а двум каторжникам.
При помощи дракона до Низины Главный Советник с охраной добрались за несколько минут. Дракон приземлился у врат тюрьмы, проржавевших, но достаточно крепких для того, чтобы выдержать не одно восстание каторжан.
— Что еще угодно господину? — склонив сверкающую голову, поинтересовался дракон.
— Ожидай меня и моих спутников здесь, — ответствовал герцог. — Да, и вот еще что… Носил ли ты когда-нибудь имя?
— О нет, господин. Мне его некому было дать.
— В таком случае нарекаю тебя именем. Имя тебе да будет… Диггер.
Дракон аж весь засветился:
— Благодарю тебя, мой господин! Это прекрасное древнее имя драконов… Я твой слуга навек!
— Тогда подожди меня тут, пока я не вернусь. Я думаю, что целый век ждать не придется.
И герцог Рено приказал своим вассалам ударить боевыми топорами во врата.
— Именем Главного Советника, откройте! — взревели в один голос Кевин и Костнер.
Во вратах отверзлось малое неприметное окошечко, и противный голосок осведомился:
— Перепились до синих гламуров, грязное быдло?
И окошечко захлопнулось.
Рыцарь Костнер что было мочи замолотил по вратам — так, что в стороны полетела деревянная щепа да ошметки ржавчины:
— Открывай, падаль, кто б ты ни был! Здесь великий герцог, и, если ты хоть на мгновение промедлишь, я выверну твою поганую шкуру наизнанку и набью ее сенной трухой!
За вратами послышалась странная возня. Наконец окошечко открылось на полпальца, не шире, и тот же, но уже с ноткой растерянности голосок осторожно поинтересовался:
— Бредд и Пит, разве это не вы, парни?
Еще один удар топора в ворота и очередной вопль герцогских вассалов убедили привратника, что ломятся к нему вовсе не Бредд и не Пит.
Герцог, стоя чуть в сторонке, наблюдал эту сцену со смесью легкого неутомительного гнева и сарказма. Однако когда врата открылись и кипящие гневом Кевин и Костнер кинулись на привратника с намерением изрубить его в куски за непослушание, герцог Рено счел нужным вмешаться лично.
У его ног скорчился плюгавый мужичонка, заросший волосами, торчащими во все стороны из-под старого шлема. Занесших было топоры рыцарей, герцог остановил мановением руки, а коротышку небрежно ткнул в плечо острым носком блестящего сапога:
— Встань!
— Ой, не встану! Ой, помилуйте! Ой, проститевиноватбольшенебуду! Обознался! — приглушенно вопил привратник. — Ой, пощадите! Не губите! Ой!
— Встань, когда тебе приказывает великий герцог! — терпеливо повторил Рено. — И не бойся. Никто без моего приказа тебя не тронет.
Мужичонка встал, и оказалось, что росточком он чуть выше герцогского сапога. Физиономия привратника так заросла бородой и бровями, что рассмотреть ее не представлялось никакой возможности. Да герцог и не всматривался в физиономию — он с первого раза определил, кто перед ним стоит.
— Гноттиб?
— Да, мой господин. Гноттиб Оттмар к услугам вашим, господин…
— Ты подумай! — ахнул старый вояка Костнер. — А я-то считал, что все гноттибы давно повывелись, потому как золото, алмазы да сладкие темные плитки в горах уже, почитай, двести лет никто из них не добывает…
— Истинно так, о славный рыцарь! — Мужичонка поклонился в его сторону. — При королеве Офонарелле нас объявили вне закона и забрали все наши рудники и сокровищницы, объявив их королевским достоянием. С тех пор все гноттибы потихоньку перемерли на каторге. Правда, некоторым вроде меня, недостойного вашего раба, удается занять приличную должность и даже обзавестись семьей.