- Он меня многому научил, не знаю уж, за что... Я и о тебе многое могу сказать. Я тебя всю дорогу проверял - ты все прошла, как по ниточке. Ты - не просто человек. - Он помолчал. - Скажем, мне человека убить - ничего не стоит, если нужно. А тебя - не смогу. Потому что ты старше. Не ты по возрасту, а твой тотем. Хорта говорил - у них, у шаманов, три линии - Волк, Медведь, Тигр. У меня дома на письменном столе есть череп волка, череп орла и череп человека. А ты - Тигрица, в тебе кровь тигрицы. Ты можешь долго выжидать, а потом... Ты еще сама не знаешь, какая ты бешеная...
- Твоя линия - линия тигра, - продолжал Волк. - Ты, если на Дальнем Востоке будешь, в тайгу одна не ходи - тебя тигры в леса уведут. Сразу свою признают и уведут. Я тебя предупредил.
Я заметила, что Волк вздрагивает. Вздрагивает, как... как волк - животно, крупно. Замерз чтоли?.. Или переволновался?..
- Не знаю, смогу ли когда-нибудь любить, - говорил он. - Умерло что-то, сгорело. Это не тоска, просто сознание невозможности. Поэтому я люблю оружие, поэтому Зона так меня не принимает, как тебя. Мне ничего не стоит убить человека, но каждый раз, когда я оказываюсь перед лицом смерти, мне приходится преодолевать себя. Веришь - однажды в экспедиции я отошел в сторону от партии, по маршруту. И вот во время ночевки на меня зек вышел. Ты пойми, там ничего не оставалось - либо я, либо он. Я его убил.
Я сочувственно слушала, кивала, ахала, хваталась за щеки - короче, вела себя как всякая нормальная недалекая девочка. Однако думала при этом: "Почему мужики так любят врать всякую ерунду? Вроде ж мы не пили...".
Еще я подумала про карму - мол, какая же у него карма, что он убийство считает достижением. В голове словно что-то щелкнуло, и меня "понесло". Сперва я увидела большой шлейф черноты, стелющийся по земле в предутренних сумерках - за его головой. Конечно, я тут же ужаснулась и кинулась в просветительско-прочувствованную лекцию. Я старалась как могла, разворачивала перед ним принципы Агни-Йоги, вселенской любви и всепрощения. Я даже приплела что-то из Кастанеды, хотя казалось бы - где нагвализм, а где всепрощение? Как ни странно, Волк внимательно слушал, не перебивая. Он хотел слушать. Он хотел, чтоб его любили, жалели и спасали, и чтоб делала это женщина.
Наконец он остановил меня и сказал:
- Анечка, если ты все это видишь..... Вот я оглядываюсь, - и он обернулся через левое плечо на лес через дорогу, темные заросли малинника, едва невидимые в темноте. - Я вижу там окно. Я часто вижу там окно. Желтое окно. Я не знаю, что с ним делать, жутко.
Оглянувшись, я ничего не увидела.
Но внезапная перемена, произошедшая со мной, казалась особенно разительной: от проповедей о всеобщей любви - к безжалостной сосредоточенности. Вот мужчины жалуются, что не понимают женщин. Да иногда я сама себя не понимаю!
- Войди туда! - резко сказала я. - Я тебя подстрахую.
Я остро понимала, что если эту проблему тут же не решить, потом это будет сделать гораздо труднее: такой благоприятный для человека случай упускать нельзя. Я твердо помнила слова дона Хуана о том, что Смерть - лучший советчик.
На этот раз уже он послушно закрыл глаза. Посидев молча, он начал говорить, запинаясь:
- Там... Желтый тусклый свет... И стол. Там рука, и на пальцах... Надеты три черепа. Медвежий, волчий - средний, и человеческий.
Я промолчала. Внезапно он глухо выдавил с уверенностью:
- Это моя смерть.
- Поговори с ней! - воскликнула я. - Если ответит - проси подарок!
Он вздрогнул и расслабился. Я подумала, что если это будет продолжаться долго, меня съедят комары. Моя безжалостность улетучилась, зато я подумала, что молитва еще никому не мешала, и стала читать все молитвы, какие знала, направляя силу на сидящего рядом человека. Удивительная эклектика в моей голове. Но зато каким простым тогда всё казалось...
Наконец я услышала вздох. Он хотел что-то сказать, недоговорил, встал, махнул рукой...
- Засиделись... - Он потянулся.
- Ну и как? - нетерпеливо спросила я.
- Кажется, - медленно проговорил он, - я получил дар. От Нее: меня предупредят заблаговременно.
Я подумала, что это весьма спорный и сомнительный дар, но от Смерти другого ожидать и не приходится. Оживленно прокомментировала уменьшение его хвоста.
- Какого еще хвоста? - подпрыгнул он от удивления.
- Да кармического же! Ты вот думаешь, чего это Странник так на тебя взъелся у костра? Он решил, что ты из этих самых - "чернушников", за тобой же такой шлейф грязи тащился, просто ужас. Так вот пока ты со Смертью разговаривал...
("пока я молилась за тебя!")
...он стал в два раза меньше!
Он улыбнулся ясной открытой улыбкой, легкой и радостной. И мне показалось, что с ним действительно что-то произошло.
Я хорошо разглядела его улыбку, и поняла, что уже светает. И жадно впилась взглядом в его лицо. Представьте, миллион лет прожить вместе с человеком - и не знать, не видеть его лица!
Да, смешно, но тут я впервые его увидела.
У него было молодое, волевое и слегка задиристое лицо. Лоб пересекала черная повязка-"хайратник".
- Сколько тебе лет? - спросила я.
- Девятнадцать.
Я радостно и даже облегченно засмеялась.
- А-а! Я-то думала все время, что сорок!
- Почему так много? - ошарашено спросил он.
- Ну, у тебя слишком взвешенные мнения, ты - личность. И еще - очень низкий голос.
Он отвернулся, спрятав довольное выражение лица.
- Слушай, - вдруг осознала я, - а как тебя зовут-то?
Он назвался. Я попробовала имя на вкус, и не поняла своих ощущений.
- Пора спать, да? Завтра я уезжаю. Вернее, сегодня.
- Как, уже? Ты же всего один день пробыл!
- Мы только на выходные приехали.
Прежде чем разойтись по своим лагерям, я успела задать один вопрос из серии терзавших меня "сомнительных":
- Послушай, если тебе всего 19, то когда же ты успел в геологах поработать?
В его глазах мелькнула какая-то тень. Кажется, его задело мое недоверие. Но он ответил, честно (и старательно) глядя мне в лицо:
- Я с первого класса каждое лето с партией ездил, с отчимом.
Так, что мне стало даже немного стыдно.
- До свидания.
- До свидания.
Заворачиваясь в спальник в пустой палатке, я успела только удивиться Наташиному отсутствию в столь поздний - или, наоборот, ранний - час, и тут же выключилась.
Как потом оказалось, нечему удивляться - Наташка всегда забиралась в палатку только тогда, когда начинало теплеть, то есть после восхода солнца.
4. Шаманский нож.
Утром вся наша группа собралась у оживленно потрескивающего костра.
Утро в Зоне - это не то же самое, что утро в городе. Во-первых, после ночной "охоты на уфозябров", как любил выражаться Витька, оно начинается тогда, когда нормальные люди уже обедать идут. А во-вторых, оно начинается с того, что сперва надо дрова собрать, костер разжечь, еду приготовить - а уж потом ее лопать.
Пока мы с Наташей в палатке причесывались, выдирая репейник из волос, Сергей, наш агни-йог, бородатый и костлявый как и полагается йогу (без "агни-"), начал всех увещевать, что нужно трудиться, что без труда человек не развивается духовно, и что принесение дров для огня - это не только трудовой подвиг, но и насущная необходимость. Еще он говорил, когда я уже из палатки вылазила, что спать утром вредно, и что солнышко питает нас энергией, и что Виктор вчера дров не носил, поэтому неплохо было бы обратить внимание на коллектив. Еще он говорил, что утром надо обливаться, и пусть Витя и Вова вылезают из палатки (оттуда торчали их ноги) и присоединяются к процессу приготовления еды.
Пока он все это говорил мягким увещевающим тоном, Алекс успел подняться (собственно, он и начал всех будить), поколол дров из принесенной им с вечера дровины, споро разжег огонь и повесил котелок с водой.