2.
Толкаясь, скачут впереди и за мной по пятам целые полчища бродячего племени Дачников. Это сумчатые, короткошёрстные и тележчатые, прямоходящие северные кенгуру с одной на всех унылой мордочкой: я-всё-же-что-то-не-выключил! Скопище Дачников отчаянно хочется вернуть в докембрий и мезозой, всучив им палки-копалки и разогнав по стоянкам… но у меня-то иная миссия, помочь колхозникам в уборке нежданного картофельного урожая. Я утомлён и крайне философичен, ибо на дворе хмурое осеннее утро середины 80-х. Подземный гул перестроечного вулкана обещает Стране Невученных Уроков и Невыполненных Советов грозные перемены к лучшему.
Вы в Городе, господа! Подземка, ведущая к метро «Рыбацкое» – душный и грязный тоннель. По бокам его топчутся старушонки, безликие и схожие, будто выведенные каким-то старушечьим инкубатором. Старушонки смущенно машут вслед дачникам пучками зелени и вареными курицами. Дачники, содрогаясь, гонят соблазн никуда не ездить, а удовлетвориться еле помытой зеленью и готовой курятиной. Приветливо мелькают плакатиками скупщики золота и разного рода втюхивальщики выгодных ништяков, вроде беспроигрышной лотереи, расчески с функцией стрижки или неслыханно дешёвых, но тупых маникюрных наборов. Ещё одно детище перестройки! Мечи, перекованные по конверсии на орала, вызвали в народе такое отвращение своей низкосортицей, что и китайский ширпотреб пошёл на ура. Мой маникюр, замечу, занимает пару минут, включая стрижку ногтей, душ и бритьё, поэтому и от ништячников толпа уходит прочь, минуя группки бомжей.
Один из бездомных бродяг, невысокий, кряжистый, с лицом, похожим на полигон твёрдого мусора, неожиданно отклеивается от стены, как огромная серая каракатица, и суёт навстречу мне пятерню, пропитанную вековыми следами антисанитарии:
– Слышь, это… Твоих покурим, земляк?
Отказывать незачем, поощрять ни к чему. Значит, будем грубить.
Стряхнув пятерню, я сдержанно откликаюсь:
– Свои заимей! Ты что, от мамки здесь прячешься?
3.
Усмехнувшись, босяк хватает грязной пятернёй мой нагрудный карман и рвёт его книзу. Веером сыплются припасённые папиросы – ну вот, я остался без курева… не собирать же их на грязном полу! Бью в ответ открытой ладонью. Дружелюбно и коротко. В лоб. Бомж отлетает к стенке и крепко прилегает затылком. Охает, оседая, кашляет и матерится. Его соседи, посмеиваясь, начинают, вроде бы невзначай, окружать меня с двух сторон.
– Борзой фраерок! – кряхтит пострадавший. – Сейчас посмотрим, везучий ли ты, подонок… уй, ё!
В качестве ответа бомж получает новый удар, носком сапога в голень. Сигнал отрезвления, ибо в нашем диалоге пора ставить точку. Достав одну из оставшихся папирос, я с наслаждением закуриваю и пускаю дым струйкой в лицо бомжа. Однако окружающее пространство внезапно рушится. Зловонная труба пешеходного тоннеля, неудержимая, как «Титаник», начинает крениться книзу, в сторону входа метро. Бегущие дачники, растерянно взмахивая кошёлками, скользят и исчезают во мгле. Смотрю, замерев, как потрёпанное воинство бомжей, старушонок, торговцев катится в бездну, и, увлекаемый общей стайкой, сползаю туда же по грязному и мокрому бетонному полу. Помимо крена, в спину толкает и взгляд бомжа, до меня доносятся его визгливые окрики:
– Решил, что всё можно? Мы ещё встретимся! Ты ещё пожалеешь!!
Получив прощальное напутствие, я с криком слетаю в пропасть…