Машина уже выходила на линию огня. Головы в кузове даже и не поворачивались в сторону крепости. "Нельзя трогать, нет у них оружия", – подумал Потапов и неожиданно для самого себя вскрикнул отчаянно:
– Огонь!!!
Утро раскололось… Враз всеми стволами. "Огонь, открываемый внезапно всеми огневыми средствами с близкого расстояния, называется кинжальным", – ненужно всплыла в голове заученная училищная фраза.
Свинцовый, отливающий багровым, оглушительный, кинжал огня потаповской группы с грохотом вонзился в машину, выворачивая внутренности. Из "Тойоты" даже не кричали. Всё произошло быстро и неожиданно. Команду "прекратить огонь" лейтенант не давал. Пулемёты умолкли сами собой. Стрелять больше было некуда…
Потапов и замкомвзвода спустились к машине. Обшивка кузова и кабины – в клочья. Всё залито кровью. Убитых шестеро. Один – по-видимому, водитель – моложавый дядька с нечёсаной бородой. Два старика. Один пацан лет четырнадцати. Ещё двое – не разберешь теперь. Груз – два мешка с мукой, какие-то тряпки. И ничего больше. Ни ствола…
Лейтенант присел у переднего колеса, привалившись спиной к изрешечённому крылу. Столько трудов, надежд!… Столько шли!… Внутри – как в бездонном колодце. Кричи не кричи – не аукнется…
– Мирняк, – вяло сказал замкомвзвода. – Мирняк завалили, получается.
…Тоже мне открытие. Только есть ли он, мирняк, в этой проклятой стране? Скорее всего, обычные "духи", вот только оружие не взяли специально, чтобы не рисковать, если на досмотровую группу напорются. Не напоролись… "Духи"! Самые настоящие! А кто докажет?! А может, и не "духи" совсем. Может, они за нас были. Не спросишь у них теперь… И не докажешь ничего, когда к стенке припрут. Прокурору-то не расскажешь, как две ночи шли, как патруль через себя пропускали. У прокурора кран с водой под боком. Выйди к умывальнику и пей себе сколько хочешь. И "результат" у него камнем на шее не висит. Он, прокурор, может себе любую роскошь позволить: даже в "интернациональную идею" поверить. Или вид сделать, что верит. Он всё может. А ты – нет… Тебе война один закон диктует, а ему – другой. Но прав всё равно он будет. И комбат, которому твой закон в десять раз ближе, чем прокурорский, за тебя не заступится – и не надейся, даже! За кого б другого комбат постоял бы – а ты для него кто такой? Что ты комбату принёс, чтоб на справедливость его рассчитывать? Есть у комбата право тебя защитить, от трибунала спасти. Да только стоит оно – право это комбатовское – дорого. Не "добытчик" ты. Не будет за тебя комбат собой рисковать, местом своим и положением. Эх, мать твою…
– Непруха, – сказал замкомвзвода. – Может, обойдётся, а?
Потапов отрицательно мотнул головой:
– Не-а, навряд ли…
Неплохой он парень, "замок", да только ведь и ему – всё равно. Он сегодня вне ответа. На командире группы всё…
– Хватит!!! Собираемся и выходим на площадку! Сержанты! Проверить всё тщательно, чтоб не забыть чего!
…какая, впрочем, разница, ну и забудем… да хоть пулемёт забудем, всё теперь едино!…
В большом дворике в углу что-то неместное, необычное. А! Так это же указка! Прут стальной, вроде виселицы загнутый, а на нём флажок пластмассовый, с вырезом "М" – мина. Яркий флажок, красный. Чтобы каждому дураку заметен был. Треугольничком сделан. Острый угол в землю указывает – "М" – мина! Совсем про неё забыли.
– Кукушкин! Иди сюда! Ты ж чего, старик, указками разбрасываешься? Этак и не напасёшься на тебя. Забыл, что ли?
– Никак нет, товарищ лейтенант! Сейчас все из крепости выйдут, я указку сниму, а фугасик этот накладным зарядом уничтожу. Как вы вчера приказывали. Я сейчас, только вот выйдут все!
– А ну-ка погоди…
Фугас – это спасение. Если удастся снять, конечно. Кроме замкомвзвода, к машине никто не подходил. Он не заложит, надеюсь. Так… Предъявить взрывчатку, взрыватель… За машину в этом случае никто не спросит! А если и спросит – на своём стоять насмерть! Нашли в кузове, и всё тут! "Замок" не заложит, не должен. Только бы сволочь эта без "неизвлекаемости" была. Если поставлен на "неизвлекаемость" – тогда всё насмарку. Но не может он неизвлекаемым быть! Не может! Не должен!…
– Погоди-ка, Кукушкин… Не надо сейчас фугас подрывать…
– Как же это, товарищ лейтенант, оставить его? Нам вроде говорили, что…
…не понял он меня, не понял…
– Не надо фугас подрывать, – твёрдо произнёс лейтенант, глядя в глаза солдату. – Его надо снять!
– Как снять?!! – Кукушкин решил, что ослышался. – Обычно же…
– Плевать мне на обычно! Я сказал – снять! Обезвредить и снять!
– Да вы что, товарищ лейтенант?! Это же нельзя. Запрещено!
Ермак, крутившийся рядом, подошёл поближе и замер, словно прислушиваясь. Кукушкин растерянно обернулся на красный флажок с буквой "М" в середине.
– Ладно, солдат, – зловеще проговорил Потапов, – боишься, значит. Трусишь! Понятно! А ну давай сюда свои причиндалы! Я сам всё сделаю! Только – не обижайся потом!
Лейтенант нагнулся и протянул руку к кукушкинскому рюкзаку. Солдат быстро схватил рюкзак и отскочил с ним в сторону:
– Вы не сапёр! – с отчаянием воскликнул он. – Вам и подходить туда не положено!
– Здесь я командую! Я сам знаю, что мне положено, а что нет! Не тебе учить! Давай щуп и "кошку"!
– Не надо, – враз обмяк солдат, – я сам сниму… – И быстро, деловито достав из рюкзака щуп, пошёл в угол, к указке. Ермак, обежав его спереди, встал боком, не пропуская. Кукушкин потрепал его по загривку и, отстранив с дороги, пошёл дальше. Ермак заметался суетливо и вдруг, прогнув спину, почти ползком, поскуливая и подвывая, двинулся за хозяином.
– Ну?! – крикнул лейтенант.
Сапёр зашевелился на коленях:
– Не понять ничего! Не с той стороны подрыл. С другого бока взрыватель, оказывается! Ну, Ермак, не мешай, ну куда ты лезешь?!
– Ладно, брось его! Слышишь, что говорю, брось!
Вдалеке послышалось комариное гудение вертолётов.
– Бросай! Накладывай шашку, взрывай, к чёртовой матери, и поехали отсюда!
– Сейчас, сейчас! Нащупал, кажется! Ничего тут особенного. "Кошку" только зацепить не за что!
Потапов сжал кулаки. Только бы не было в фугасе секрета! Только бы не было!
– Ой! – вдруг воскликнул солдат. – Товарищ лейтенант, "кошку"-то я в рюкзаке оставил. Вы не принесёте? А то у меня руки заняты и отпускать я это дело не хочу.
"Вот раззява! "Кошку" он забыл! Голову не забыл случайно? Да где ж она? А вот, нашёл… Всё, что только можно, нарушаем! Видел бы комбат!"
Потапов достал "кошку" – длинную верёвку с крюком на конце – и понёс её Кукушкину в угол. "Сейчас, сейчас. Сейчас всё будет хорошо!…"
– Спасибо, товарищ лейтенант! Ермака только заберите. Сейчас зацеплять буду…
Лейтенант протянул руку и ухватился за ошейник:
– Ну, Ермак, Ермак, мешаешь ведь!
Но Ермак сопротивлялся. Вместо того, чтоб сидеть рядом, он улёгся на брюхо и, жалобно поскуливая, мотал головой, пытаясь вырвать ошейник из рук лейтенанта. Возня эта становилась опасной.
– Ладно, хрен с тобой! Цепляй, Кукушкин, а то твой дурак сейчас сам всё сдвинет. Заткнись, скотина! Сколько можно скулить?!
– Он не дурак! – обиженно отозвался сапёр, не отрываясь от работы. – Пусть остаётся. Вот только вы отойдите, пожалуйста. Нельзя здесь вдвоём, отвлекаете…
Кукушкин изготовился зацепить крюк за тканевую оболочку фугаса:
– Отойдите, товарищ лейтенант!
Потапов, потоптавшись на месте – с одной стороны, отходить не очень-то прилично, а с другой – солдат прав: он только раздражает его своим присутствием и мешает работать, – повернулся спиной к фугасу и медленно, словно нехотя, пошёл к дальнему пролому.
"Сейчас! Сейчас! Сейчас Кукушкин зацепит заряд, и мы сдёрнем его с места из-за укрытия! Если есть элемент "неизвлекаемости", то взорвётся, но мы будем далеко. – Потапов на глаз прикинул, хватит ли длины верёвки, чтоб дергать её из-за дальней стены, – должно хватить… – Сейчас, вот только зацепит!…"
Взрыва он не услышал…
В спину толкнуло что-то огромное и бесформенно гигантское, а перед глазами, обгоняя, пролетело за стену в каком-то нереальном, замедленном полёте разорванное надвое тело Ермака…