— Так когда вы думаете в следующий раз приехать, старина? — спросил Голдсмит. — Мы могли бы пообщаться в другой обстановке. В этот раз не получится.
— Вероятно, недельки через две, — сказал Бертран и многозначительно добавил: — На следующие выходные у нас с мисс Каллаган запланировано другое мероприятие. Излишне объяснять, по каким причинам мне бы не хотелось его пропустить.
— Через выходные в колледже Летний бал, — поспешила Маргарет, пока остальные не уловили подтекст. Как у Бертрана язык поворачивается делать подобные заявления женщине, которую он едва знает, и мужчине, у которого к нему прогнозируемая устойчивая неприязнь с первого взгляда?
— Неужели? — Бертран изобразил голосом интерес.
— Именно. Так вы приедете, мистер Уэлч?
— Постараюсь организовать зазор в своем плотном графике. Последнее время, сколько мне помнится, на количество заказов сетовать не приходилось. О, сигареты? Обожаю сигареты. Сесил, вы же от одной не обеднеете? Вот и славно. Так что там насчет бала? Лично вас стороной не обойдут?
— К сожалению, на этот раз обойдут, — отвечал Голдсмит. — Летний бал по времени совпадает с конференцией преподавателей-историков, а это в Лидсе. Ваш отец считает мое присутствие обязательным.
— Жаль, жаль, — посетовал Бертран. — Вот не повезло так не повезло. Неужели, кроме вас, некого отправить? — Бертран покосился на Диксона.
— Увы. Это входит в наши обязанности, — с чувством произнес Голдсмит.
— Дважды увы. Ну да ладно. А кто вообще из присутствующих пойдет на бал?
Маргарет взглянула на Диксона, а Кэрол спросила:
— Джим, вы идете?
Диксон усиленно замотал головой.
— Нет, я в танцах не силен, каюсь. Насколько я понимаю, это было бы пустой тратой денег. — Не дай Бог, Маргарет вздумается его шантажировать на тему идти вместе.
— Неволить людей непростительно, — закивал Бертран. — Ни при каких обстоятельствах. Кстати, куда это запропастилась оная Каллаган? Рискну предположить, на ее носике уже обретается претолстый слой пудры. А музыканты что — у них перерыв не затянулся ли?
Диксон огляделся. Действительно, двое музыкантов, настроив инструменты, раскрыв ноты и натерев смычки канифолью, болтались по «зальцу» с папиросами. Уэлч куда-то прочно исчез — дескать, учитесь, как надо. Отдаленная дверь «зальца», длинного, как коридор, с низким потолком и приглушенным освещением, отворилась, и вошла Каллаган. Диксон решил, что для девушки столь хорошо сложенной двигается она неуклюже.
— А, детка. — Бертран изогнулся и прошелся по полу пером воображаемой шляпы. — Мы уж волновались, не случилось ли с тобой чего.
— Я… я просто… — смутилась Каллаган.
— Мы тут говорили о мистере Гор-Эркарте — в частности, прикидывали, доступен ли он через выходные, ибо через выходные будет иметь место некое колледжское празднество, подразумевающее танцы. Так вот: не почтит ли мистер Гор-Эркарт его своим присутствием?
— Не знаю. Секретарь сказал, он скорее всего до середины следующего месяца пробудет в Париже. Через выходные — это ведь раньше, да?
— Кажется. Да, раньше. Какая жалость. Какое досадное совпадение. Какая удручающая новость для мистера Гор-Эркарта.
— Я писала дяде и просила дать мне знать, как только вернется.
Диксон подавил смех. Честное слово, смешно, когда девушка (мужчинам это несвойственно) говорит о «дяде» или «папе» так, будто в природе существует только один дядя или папа, или будто этот конкретный дядя или папа доводится дядей или папой всем присутствующим.
— Джим, что вас так позабавило? — спросила Кэрол. Бертран уставился на Диксона.
— Ничего. — Диксон уставился в ответ. Вот бы так или иначе опустить Бертрана, хотя бы даже с риском впасть в немилость к его отцу. Любой выпад будет оправдан — что недостаточно яростный, что не слишком необходимый. Увы, развернуться с выпадом было негде. Несколько секунд Диксон прикидывал, не посвятить ли следующие десять лет жизни обучению на искусствоведа, чтобы хулить Бертрановы холсты на профессиональном уровне. Вспомнилась откуда-то вычитанная фраза: «И на том сгреб старого брехуна за шкирку и, ей-богу, было задушил»[11]. Смех, практически подавленный, опять едва не прорвался, Бертранова борода задергалась, однако сам Бертран ничем не нарушил паузы.
Маргарет, как всегда, разрядила обстановку:
— Мисс Каллаган, я буквально на днях читала о вашем дядюшке. В местной газете была о нем целая статья. В дар нашему выставочному залу он преподнес несколько акварелей. Поистине, без таких людей культура в провинции давно бы приказала долго жить.
Реплика, априори не требующая ответа, возымела действие, предсказуемое для всякого, кто общался с Маргарет, — иными словами, ошарашила аудиторию очевидностью цели: спровоцировать разговор. Несколькими футами левее скрипач-любитель сипло хихикал над остротой местного композитора. Однако где же Уэлч?
— Да, он очень щедр, — сказала Каллаган.
— До сих пор есть люди, которые могут себе позволить быть щедрыми в этом смысле. И данный факт очень обнадеживает, не правда ли? — продолжала Маргарет. Диксон посмотрел на Кэрол, но она как раз переглядывалась с мужем.
— Боюсь, недолго лейбористам рулить осталось, — заметил Бертран.
— Вообще-то они неплохие ребята, — возразил Голдсмит. — В конце концов, вы не можете…
— Согласен, с внешней политикой при них могло быть гораздо хуже — конечно, если абстрагироваться от их впечатляющей неспособности подливать воды в огонь. — Бертран окинул пытливым взглядом все лица по очереди и продолжил: — Зато внутренняя политика… в частности, принципы обложения налогами исходя из доходов. Я имею в виду… — Бертран будто колебался. — Я имею в виду, тут все просто, так ведь? Нет, я всего-навсего хотел уточнить. Согласитесь, друзья, впечатление именно такое. По крайней мере лично я именно так понимаю. Или я не прав?
Проигнорировав как нахмуренные брови Маргарет, так и подначивающую усмешку Кэрол, Диксон вполголоса произнес:
— Даже если так, что плохого? Допустим, у одного человека десять булочек, а у другого — две. Понятно же, что забирать булочку надо у того, у кого их больше.
Бертран и его девушка несколько секунд активно друг друга отзеркаливали — покачивали головами, улыбались, вскидывали брови, вздыхали. Впечатление было, будто Диксон публично признался, что ничего не знает об искусстве. К слову, о произведениях, которые ему нравились, Диксон знал довольно.
— Мы, мистер Диксон, не считаем, что булки надо забирать у кого бы то ни было, — сказала девушка. — В этом все дело.
— Очень сомневаюсь, что дело именно в этом, — возразил Диксон. Одновременно с Диксоном Маргарет сказала:
— Давайте не будем спорить о таких пус…
А Бертран сказал:
— Все дело в том, что богатые…
С преимуществом в долю секунды победил Бертран. И развил мысль:
— Все дело в том, что богатые играют важную роль в современном обществе. — Лающие нотки слышались чуть отчетливее. — Куда более важную, чем в предшествующие эпохи. На этом кончу, друзья мои; не стану даже упоминать о такой категории, как меценатство, дабы не утомить вас — прописные истины очень утомительны, не правда ли? Самый факт покровительства состоятельных людей людям искусства уже является прописной истиной — следовательно, подтверждает мою правоту. А так уж случилось, что ваш покорный слуга то-э-э не чужд прекрасному.
На слове «тоже» Бертран выдержал паузу, после «слуги» сделал брови домиком, сочный свой рот округлил, щеки втянул. Звук «ж» был проглочен как плебейский. Вышло почти «то и»; Диксон настроился на какого-нибудь синтаксического, сугубо бертрановского уродца, остался же с эффектом обманутого ожидания. Как ни крути, а тоже изыск. Диксон мысленно проработал всю схему, а пока прорабатывал, не успел придумать достойный ответ и ограничился банальным «еще бы», впрочем, вложив в него намек на осведомленность, а также максимум скептицизма.
Как ни странно, Бертрану «еще бы» пришлось по вкусу.
— Так и есть, — возгласил Бертран, и все, кто было отвлекся, снова стали смотреть на него. — А знаете, чему, точнее, кому еще не чужд ваш покорный слуга? Состоятельным людям, вот кому. И я горжусь самим фактом моветонности («Ага, вот оно», — подумал Диксон) такового заявления. А почему, спросите вы, я симпатизирую состоятельным людям? Да потому, друзья мои, что состоятельные люди приятны в общении, щедры, любят то же, что по счастливому совпадению люблю и я, а также потому, что они окружают себя предметами искусства. Вот почему я симпатизирую состоятельным людям, и вот почему я против повышения для них подоходного налога. Я прав?