— А кто ее спрашивает?
Диксон принялся раскачиваться, словно убитый горем, подносить трубку близко-близко к губам и снова отдалять:
— Але! Але! Это Фортескью.
— Извините, плохо слышно…
— Фортескью. Фор-тес-кью…
— Кто говорит? Очень похоже на…
— Але! Это вы, мисс Каллаган?
— Это вы, мистер…
— Фортескью! — завопил Диксон в кулак и еле сдержал кашель.
— Это вы, мистер Диксон, да? Что вы пытаетесь…
— Але!
— Извольте прекратить… эту… эту… коме…
— Три минуты истекли, — проблеял Диксон. — Заканчивайте. Время вышло. — Выдавил напоследок дерущее горло «але», держа трубку на расстоянии вытянутой руки, и замолчал. Это был полный разгром.
— Мистер Диксон, если вы все еще на линии, — миссис Уэлч выждала с полминуты, голос, отделенный от Диксона какой-то полудюжиной миль, возымел эффект наждачки, — извольте выслушать мое последнее предупреждение. Только попробуйте еще раз вмешаться в мои дела или в дела моего сына — и я буду вынуждена просить мужа рассмотреть ваше поведение в дисциплинарном аспекте, а главное — в аспекте вашего дальнейшего пребыва…
Диксон повесил трубку и односложно выругался. Дрожащей рукой потянулся за сигаретами — в последние дни он окончательно перестал придерживаться какой-никакой нормы их потребления. Теперь придется идти пить чай с Кристиной; телеграфировать будет слишком грубо. А миссис Уэлч, чего доброго, попытается устроить Кристине перехват. Только Диксон закурил, как раздался телефонный звонок. Диксон вздрогнул, закашлялся, взял трубку. Кто бы это? Не иначе гобоист, а может, кларнетист.
— Алло, — сказал Диксон.
— Здравствуйте. Мистер Диксон здесь проживает? — спросили в трубке.
Диксон с облегчением не опознал голос с первой фразы.
— Диксон — это я.
— Мистер Диксон, какая удача. Этот номер мне дали в вашем колледже. Моя фамилия Кэчпоул. Полагаю, Маргарет Пил обо мне упоминала.
Диксон напрягся и процедил:
— Упоминала.
Вот не ожидал, что у Кэчпоула окажется такой тихий, вежливый и даже робкий голос.
— Я позвонил вам, потому что подумал: вы, наверно, располагаете информацией о состоянии Маргарет. Я был в отъезде, ничего не знал, вернулся, а тут такое… Как она себя чувствует?
— Вот позвоните ей и у нее спросите. А может, вы уже звонили и она отказалась с вами разговаривать? Что ж, я ее понимаю. — Диксона снова затрясло.
— Мне кажется, произошла ошибка…
— У меня есть адрес Маргарет, но вы-то его и не получите.
— Мистер Диксон, не понимаю, откуда такой тон. Я только и хотел, что справиться о здоровье Маргарет. В этом нет ничего предосудительного, не правда ли?
— Предупреждаю: если вы надумали начать с ней по новой, только время теряете. Уяснили?
— Не понимаю, что вы имеете в виду. Вы точно меня ни с кем не путаете?
— Ваша фамилия Кэчпоул, верно?
— Да. Прошу вас…
— Значит, я в курсе, что вы за гусь.
— Мистер Диксон, пожалуйста, выслушайте. — Голос чуть дрогнул. — Я просто хотел узнать, как Маргарет себя чувствует. Неужели вам трудно ответить?
Диксон отчасти проникся к Кэчпоулу.
— Хорошо, я отвечу. Ее физическое состояние не вызывает опасений. Психическое состояние могло быть куда хуже.
— Огромное вам спасибо. Просто камень с души. Вы не против еще одного вопроса?
— Какого именно?
— Почему вы сначала так рассердились?
— По-моему, это вполне очевидно.
— Боюсь, для меня не вполне. Мне кажется, произошло недоразумение. В противном случае не вижу причин для вашей неприязни. Я хотел сказать, не вижу объективных причин.
Прозвучало на удивление искренне.
— Ну а я вижу. — Диксон не сумел скрыть замешательства в голосе.
— Да, тут явная путаница. Мистер Диксон, я бы хотел с вами встретиться и прояснить ситуацию. По телефону это не представляется возможным. Вы не против встретиться, мистер Диксон?
Диксон колебался.
— Будь по-вашему. Где и когда?
Они договорились выпить по предобеденному пиву в пабе в конце Колледж-роуд через два дня, в четверг. Кэчпоул повесил трубку, Диксон несколько минут напряженно курил. Вот не было печали; с другой стороны, в последнее время столько всего навалилось нового, не говоря уже о том, что и старое никуда не делось. В любом случае надо встретиться с этим Кэчпоулом. Маргарет, естественно, ни звука. Со вздохом Диксон достал ежедневник за сорок третий год, придвинул телефон и набрал лондонский номер. Подождал соединения.
— Будьте добры доктора Кейтона.
Пришлось еще подождать. Наконец прямо в ухе раздался приятный, уверенный голос:
— Кейтон слушает.
Диксон представился и назвал свой колледж. По неведомой причине голос мигом лишился и приятности, и уверенности.
— Чего вы хотите? — раздраженно бросили в трубке.
— Доктор Кейтон, я читал о вашем новом назначении — кстати, разрешите вас поздравить. Так я о чем: я тут думал, что теперь будет с моей статьей, которую вы столь любезно согласились напечатать. Вас не затруднит сообщить мне, когда выйдет интересующий меня номер?
— Видите ли, мистер Дикерсон, ситуация сейчас очень непростая. — Голос снова стал уверенным, будто Кейтон отвечал вызубренный урок. — Полагаю, вы отдаете себе отчет, что на очереди к публикации не только ваша статья. Материала накопилось очень много. Не понимаю, с чего вы взяли, будто ваша статья — которую, к слову, я нахожу весьма толковой, — что ваша статья выйдет первой.
— Я ничего такого не думаю, доктор Кейтон; я понимаю, придется подождать. Я только хотел выяснить приблизительный срок публикации. Если, конечно, это возможно.
— Жаль, мистер Дикерсон, что вы никак не возьмете в толк, насколько серьезная сейчас ситуация. Перенести на гранки материал вроде вашего под силу только очень опытному наборщику. Вы когда-нибудь задумывались, чего стоит набрать хотя бы полстраницы сносок? Какая это кропотливая работа?
— Нет, но я могу представить, что это непросто. Все, что я хотел бы выяснить, — это приблизительный срок публикации, самый приблизительный.
— Вопрос, мистер Дикерсон, куда сложнее, чем вам, человеку, нашей специфике чуждому, может показаться. Вероятно, вы знакомы с Гарди из Тринити-колледжа; так вот, его статья уже несколько недель в работе, и наборщики звонят мне по два-три раза на день, а то и чаще — у них постоянно возникают вопросы. Я, в свою очередь, вынужден перенаправлять наборщиков к Гарди, если речь идет о документах на иностранном языке и тому подобном. Молодые авторы вроде вас воображают, будто у редактора не жизнь, а малина; такое представление крайне далеко от истины, уж поверьте мне.
— Не сомневаюсь, доктор Кейтон, что ваша работа чрезвычайно хлопотна и сложна. Мне бы никогда в голову не пришло вас поторапливать, самому устанавливать сроки, предъявлять претензии. Но умоляю, поймите: мне необходима какая-никакая определенность. Меня удовлетворит любая дата, только бы она была конкретная.
— Не рассчитывайте, что ваша статья выйдет на следующей неделе, — произнес раздраженный голос, будто Диксон тупо требовал именно этого, — с учетом нынешней ситуации. Не понимаю, какие тут могут быть претензии. Похоже, вы не представляете себе, насколько тяжело планировать каждый номер — особенно первый номер. Это вам не расписание поездов нацарапать. Что? Что? — закричал Кейтон, громко и подозрительно.
Диксон испугался: неужели с его губ сорвалось проклятие, а он и не заметил? В трубке начался металлический стук, будто под соборными сводами молотили по бракованной рельсе. Диксон повысил голос:
— Разумеется, доктор Кейтон, это гораздо сложнее. Отсрочка публикации меня не смущает. Но, если уж совсем честно, мне, доктор Кейтон, нужно поскорее исправить мнение о себе на нашей кафедре. Вот если бы я мог с ваших слов точно сказать, когда…