— Кстати, Джеймс, — начала Маргарет, поглаживая ножку бокала, — хочу тебя поблагодарить. Я чрезвычайно признательна тебе за то, что в последние две недели ты проявлял поистине ангельскую тактичность. Ты просто умница.
«Всем постам — боевая готовность», — мысленно скомандовал Диксон. Словесные ребусы, вроде невинные или даже такие, которые хотелось расшифровать как комплименты, как раз и были верной приметой надвигающейся атаки, вестовым, что зачем-то пущен впереди тяжелой артиллерии.
— Что ты называешь тактичностью? — спросил Диксон упавшим голосом.
— Как что? Ты же все это время держался на заднем плане. Ты единственный дал себе труд прикинуть, насколько тяжело мне так называемое дружеское участие, бесконечные вопросы вроде: «Дорогая, как ты себя чувствуешь после этого неприятного инцидента?» — и прочая и прочая. Тебе, например, известно, что Мамаша Уэлч разболтала всем соседям и они ходили на меня смотреть точно в цирк? Неслыханная дерзость. Конечно, Уэлчи со мной носятся, но как же я хочу поскорее съехать.
Откровение показалось искренним. Маргарет и прежде нередко интерпретировала Диксоновы самые низкозатратные и/или жестокие поступки (а также их отсутствие) в этом ключе — нередко, но гораздо реже, чем ставила на его дружеский жест клеймо медвежьей услуги или остаточного принципа. Пожалуй, пора сменить тему.
— Недди говорил, ты как будто хочешь скорее приступить к работе, — рискнул Диксон. — Конечно, экзамены на носу. Ты возьмешь часы или уже до сессии дотерпишь?
— Проведу для каждой своей группы хотя бы по консультации. Пусть задают любые вопросы. Главное, чтобы они свои бедные слабые мозги не перенапрягли. Больше никакую нагрузку до нового учебного года брать не буду. Письменные экзаменационные работы тоже, конечно, придется проверять. Ну и хватит с меня. В норму я приду, как только окажусь вне досягаемости добрейшей четы Недди — какой бы черной неблагодарностью ни отдавало мое высказывание. — И Маргарет судорожным движением закинула ногу на ногу.
— Сколько еще думаешь у них прожить?
— Не более двух недель. По крайней мере надеюсь, что не более. В любом случае до летних каникул съеду. Все будет зависеть от того, когда я найду новое жилье.
— Хорошо, — сказал Диксон. Замаячила перспектива не юлить, и он воспрянул: — Значит, в следующие выходные ты еще у них будешь.
— Это в смысле на околобогемном сборище? Куда же я денусь? А ты разве тоже придешь?
— В том-то и дело. Недди пригласил меня, пока вез к себе на чай. Не понимаю, что смешного.
Маргарет заливалась особым смехом, который Диксон про себя осторожно называл «звон серебряных бубенчиков». Порой ему думалось, что весь образ действий Маргарет строится на иллюстрировании клише, подобных этому; впрочем, прежде чем раздражение Диксона на себя либо на Маргарет стало ощутимо, Маргарет произнесла:
— А ты знаешь, зачем тебя позвали?
— Надеюсь, для поддержания светской беседы. У меня язык неплохо подвешен. Погоди — а что в программе?
Маргарет принялась загибать пальцы:
— Пение на три голоса. Чтение вслух новой пьесы. Демонстрирование новых па для танца с саблями. Декламация. Домашний, гм-гм, концертец. Заявляли еще что-то, да я позабыла. Погоди минуту — я обязательно вспомню. — Она снова залилась смехом.
— Не напрягайся, перечисленного достаточно. Не думал, что все так серьезно. Недди, должно быть, окончательно спятил. Этакая программа, Боже сохрани. Никто не придет.
— А вот тут, боюсь, ты ошибаешься. Репортер Третьего канала уже обещал. И съемочная группа из «Пикчер пост». Появятся также выдающиеся музыканты из местных, числом человек несколько, включая твоего приятеля Джонса вместе с…
Диксон слабо застонал.
— Быть не может. — Он хотел залпом допить пиво, но поперхнулся. — Умоляю, приструни свою буйную фантазию. Им столько народу в доме не разместить. Или они намерены спать на лужайке? И кстати…
— Если верить миссис Недди, большинство гостей прибудут в воскресенье днем и в воскресенье же откланяются. Будут и пансионеры, не считая тебя. Джонс, например, приезжает в пятницу вечером — возможно, вас вместе привезут…
— Да я придушу этого паршивца прежде, чем сяду с ним в одну…
— Придушишь, придушишь, только не кричи так. Еще приезжает один из сыновей, со своей девушкой. А девушка учится в балетной школе. Вот тебе часто попадаются ученицы балетных школ?
— Я про таких и не слыхивал.
— Ну мало ли о чем и о ком ты не слыхивал. А зовут ее Соня Лусмор.
— Правда? Откуда столько информации?
— Недди, что он, что она, всю неделю только об этом и говорят.
— Воображаю. — Диксон попытался встретиться взглядом с барменшей. — Тогда, может, объяснишь, меня-то зачем позвали?
— На эту тему чета Недди предпочла не распространяться. Верно, ждут от тебя посильного участия. Во всяком случае, будет где проявить талант.
— Маргарет, ты не хуже меня знаешь: я не умею петь, не умею играть на сцене, вслух читаю как пономарь и, хвала Господу, не обучен нотной грамоте. Нет, тут все ясно. В определенном смысле это даже добрый знак. Уэлч хочет узнать степень моей артистичности, проверить, можно ли мне доверить преподавание в колледже. Ибо всякий, кто не способен отличить флейту от блок-флейты, ничего толкового не скажет и о ценах на крупный рогатый скот при Эдуарде Третьем. — Диксон закинул в рот семь-восемь луковичек.
— Насколько я понимаю, наш Недди уже стравливал тебя с высоким искусством.
— Стравливал. Но теперь, похоже, намечаются бои без правил. По-моему, он заигрался. Главное, я смысла не вижу. Во всяком случае, о пользе для моего общего развития речь не идет.
— Недди верует в прессу и радио как в катализатор интеллектуальной жизни провинции. Он этих идей в Манчестере понабрался, перед Пасхой. Не успел вернуться, как развил бурную деятельность.
— Не думает же он, что здесь за ним последователи толпами бегать станут?
— Откуда нам знать, что Недди думает? Пожалуй, манчестерскими идеями он прикрывает свои склонности. Тебе же известно — он просто одержимый.
— Слишком хорошо известно, — подтвердил Диксон. Он снова пытался поймать взгляд барменши. — Вот бы ты, Маргарет, попробовала выяснить, в какой сфере он хочет меня задействовать. Чтобы я уже начал обдумывать уважительные причины.
Маргарет накрыла ладонью его ладонь и проворковала:
— Можешь на меня положиться.
— Только вот как он вышел на Би-би-си и «Пикчер пост»? — зачастил Диксон. — Чем он их заинтересовал?
— Подозреваю, и Би-би-си, и «Пикчер пост» — на его совести. Или, может, на совести его девушки. Только давай не будем больше о них. Давай поговорим о нас. Нам столько нужно сказать друг другу, не так ли?
— Да, конечно. — Диксон попытался вложить в ответ максимум энтузиазма. Достал и прикурил две сигареты, купил еще пива — и все время думал, как Маргарет умеет быстро сменить и тему, и тон. Диксону хотелось выкрикнуть что-нибудь нечленораздельное, метнуться из бара и бежать, бежать, и отдышаться только в пригородном автобусе. Он радовался, что барменша так близко, — при ней Маргарет молчала, хотя продолжала стеснять его откровенными взглядами и даже коснулась коленом его колена. Диксон дернулся, но успел смягчить реакцию взглядом на настенные часы. Красная секундная стрелка плавно описывала круг за кругом, создавала иллюзию ускоренного течения времени. Две другие стрелки показывали пять минут десятого.
Барменша, крупная, смуглая, темноволосая, с тонкой верхней губой и близко посаженными глазами, отсчитывала сдачу, а Диксон думал, какая она славная, и как много у нее с ним общего, и как бы она тоже к нему прониклась, если бы узнала поближе. Со всей возможной неторопливостью он ссыпал медяки в брючный карман, взял со стойки коробку от сигарет, кем-то забытую, встряхнул. Коробка оказалась пустой. Рядом Маргарет глубоко вздохнула — такие вздохи неизбежно предшествовали самым скверным откровениям. Маргарет терпеливо ждала, пока Диксон переведет на нее взгляд; он в конце концов перевел, и тогда она сказала: