— По-моему, изучение влияния наиболее распространенных умалений и вульгаризации ученых доктрин крайне увлекательно. Вы согласны?
— Совершенно согласен, — произнес Диксон. Губы начинали дрожать. — Однако вам не кажется, что это тема скорее для докторской диссертации, нежели для вступительного курса лекций?
Мики довольно долго перечислял соображения в пользу мнения Диксона, и наоборот. Слава Богу, хоть от вопросов воздержался. В конце Колледж-роуд, на развилке, Диксон озвучил сожаления по поводу необходимости прервать столь интересную дискуссию, и они с Мики расстались. Мики пошел в общежитие, Диксон — к себе на квартиру.
Диксон почти бежал лабиринтом переулков, в этот час безлюдных (рабочий день для масс еще не кончился), и думал об Уэлче. Потребовал бы Уэлч отдельного факультатива, если бы не собирался оставлять Диксона лектором? Заменить фамилию Уэлч на любую другую — и ответ будет отрицательный. Оставить Уэлча на прежнем месте — и можно забыть о какой бы то ни было определенности. Не далее как на прошлой неделе, через месяц после первого упоминания о факультативе, Диксон слышал разговор Уэлча с заведующей учебной частью о «новом человеке», который бы «не помешал». Целых пять минут Диксона мутило, а потом Уэлч подошел к нему и, честно глядя в глаза, принялся объяснять, каких действий ждет от него в отношении первокурсников в следующем учебном году. Теперь Диксон закатил глаза (белки походили на мраморные шарики), втянул щеки (лицо стало как у чахоточного или голодающего) и с громким стоном пересек залитую солнцем мостовую.
В холле на резной полке лежало несколько газет и писем — верно, во второй заход доставили. Было кое-что для Альфреда Бисли с кафедры английского языка (адрес напечатан на машинке); был коричневый конверт с купонами футбольного тотализатора, адресованный У. Аткинсону, страховому агенту чуть старше Диксона; еще конверт, тоже казенный, с лондонским штемпелем, для «Дж. Дикенсона». Помедлив с минуту, Диксон вскрыл его. В конверте оказался листок, выдранный из блокнота: парой фраз, без излишеств вроде обращений и благодарностей, Диксона извещали о заинтересованности в кораблестроительной статье и о публикации оной в порядке очереди. Корреспондент также обещал написать «в ближайшее время» и обозначил себя Л.С. Кейтоном.
Диксон взял с полки фетровую шляпу Аткинсона, надел и в пределах тесной прихожей изобразил несколько па. Теперь Уэлчу не так-то просто будет его уволить. Впрочем, новость обнадеживает, даже если абстрагироваться от угрозы увольнения; пожалуй, статья и правда стоящая. Спокойно, Диксон, не говори «гоп». Позвольте, какой «гоп»? Материал ценный, мысль работает в нужном направлении — вот и Кейтон верно рассудил: если человек одну добротную статью написал — значит, и еще напишет. Сегодня же рассказать Маргарет. Диксон вернул шляпу на место, просмотрел журналы, доставленные Эвану Джонсу, колледжской канцелярской крысе и любителю игры на гобое. На первой странице была довольно удачная фотография современного композитора — логично предположить, что Джонс перед ним преклоняется. В минуты ликования Диксон был особенно восприимчив к светлым мыслям. Он постоял, послушал, не идет ли кто, прокрался в столовую, где уже накрыли чай. Быстро, но аккуратно, жирным черным карандашом Диксон принялся преображать композитора. Нижняя губа трансформировалась в ряд кривых зубов, под ними появилась новая нижняя губа, толстая и отвислая. Щеки Диксон снабдил шрамами от шпаг, искусственно раздутые ноздри — волосами, густыми, заостренными, словно горные пики. Глаза увеличились, собрались в кучку, вывалились и повисли на переносице. Оснастив подбородок колючей бородой и спрятав лоб под бахромчатой челкой, Диксон добавил китайские усики и пиратские серьги и едва успел вернуть журнал на полку, как на лестнице затопали. Диксон метнулся в столовую и стал слушать. Через несколько секунд он улыбнулся — невыразительно и тускло, как у всех северян, и у Диксона в том числе, прозвучал голос:
— Мисс Катлер!
На сем сходство в отклонениях от литературной нормы исчерпывалось — вошедший отклонялся на восток, сам Диксон — на запад.
— Здорово, Альфред, — сказал Диксон, делая шаг в прихожую.
— Здорово, Джим! — Бисли торопливо вскрывал свое письмо. Позади Диксона дверь в кухню отворилась — это мисс Катлер, квартирная хозяйка, любопытствовала, кто пришел и кого привел. Удовлетворенная увиденным, она улыбнулась и исчезла. Бисли читал письмо и по мере прочтения мрачнел.
— Чай будешь? — спросил Диксон.
Бисли кивнул и вручил Диксону типографский листок, сырой и шершавый.
— То-то родню в выходные порадую.
Диксон прочел благодарность мистеру Бисли за участие и сообщение, что назначен мистер П. Олдхем.
— Не расстраивайся, Альфред. Будут еще вакансии, никуда не денутся.
— До октября — вряд ли. А у меня время поджимает.
Они уселись за стол.
— Ты очень на это место рассчитывал? — спросил Диксон.
— Я рассчитывал свалить от Фреда Карно[7]. — Фредом Карно Бисли за глаза называл своего профессора.
— Значит, спал и видел, — подытожил Диксон.
— Именно. Недди не говорил, каковы твои шансы?
— Даже не намекал. Зато я получил письмо от Кейтона. Он берет мою статью, ну, о кораблестроении.
— Теперь ты, наверно, с облегчением вздохнул. А когда напечатают?
— Неизвестно.
— Письмо при тебе? — Диксон протянул письмо. — Этот твой Кейтон, он что, на канцелярских принадлежностях экономит? Так-так… Что-то оно как-то все неопределенно. А тебе ведь конкретика нужна.
Диксон поморщился, чтобы вернуть очки на место. Как обычно, получилось со второй попытки.
— Разве?
— Джим, старина, ну конечно. Подумаешь, написали, что одобряют статью. Толку от этого негусто. Может, ее через два года напечатают. Нет, тебе надо взять этого Кейтона за жабры — пусть назовет точную дату. Тогда будет что предъявить Недди. Это я тебе как друг советую.
Диксон, далеко не уверенный, что ноги у дружеского совета растут не из досады, медлил, не отвечал. Вошла с подносом мисс Катлер. На ней было одно из самых старых черных платьев, которыми изобиловал ее гардероб. Оно лоснилось на локтях, а также выступах мощного торса. Подчеркнуто тихая поступь, быстрые точные движения мясистых рук, чуть поджатые губы и легкое пыхтение, помогающее не звякать посудой, а также потупленный взгляд в сочетании создавали эффект невозможности говорить в ее присутствии, разве только с ней самой. Уже много лет прошло с тех пор, как мисс Катлер оставила работу прислуги и стала сдавать комнаты внаем; хотя порой она демонстрировала впечатляющий набор характеристик прирожденной квартирной хозяйки, ее манера накрывать на стол и сейчас удовлетворила бы самую придирчивую экономку. Диксон с Бисли сказали ей что-то вежливое, она ограничилась двумя кивками — ритуал разгрузки подноса требовал тишины. По окончании ритуала они было заговорили, но явился страховой агент и майор в отставке Билл Аткинсон.
Аткинсон, высокий, смуглый и темноволосый, тяжело опустился на стул в углу стола, мисс же Катлер, давно запуганная его требованием, «чтобы все по высшему разряду», выскочила из комнаты.
— Рано ты сегодня, Билл, — сказал Диксон.
Аткинсон уставился так, будто замечание в принципе могло бросить вызов его физической силе и выдержке; наконец, как бы решив быть выше подозрений, кивнул раз двадцать. Из-за пробора прически и усов, загнутых под прямым углом, Аткинсон имел вид опереточного злодея.
Продолжали пить чай. Аткинсон тоже взял чашку, но в разговор, еще несколько минут вращавшийся вокруг Диксоновой статьи и вероятной даты ее публикации, надменно не вступал.
— Статья-то хоть хорошая? — наконец спросил Бисли.
— Хорошая? — опешил Диксон. — Что ты разумеешь под словом «хорошая»?
— Что ты был выше фактов и нарядных выводов. Что писал не только с целью удержаться на работе.
— Боже правый, о чем ты говоришь? Делать мне больше нечего — душу в этакую халтуру вкладывать. — На слове «халтура» Диксон перехватил пристальный взгляд Аткинса из-под густо опушенных век.
7
Карно Фред (1866–1941) — псевдоним Фредерика Джона Уэсткотта, английского импресарио и антрепренера, писавшего скетчи для мюзик-холла и варьете.