— Вот видишь! Со мной такое происходит постоянно. У меня такой типаж… Я типичный красивый мужчина. Вылитый Джордж Клуни! — Отец ухмыльнулся. — Вот и все дела. Так что не волнуйся.
Элен почувствовала, что успокаивается.
— Ты правда так думаешь?
— Я не думаю, я знаю. Два малыша похожи, но это не один и тот же ребенок. Уилл наш — навсегда. Он наш, понимаешь — наш!
Отец неуклюже обнял ее, и она уловила аромат его лосьона после бритья. Элен поняла: отец считает разговор законченным.
— Папа, ты меня убедил.
— Я всегда всех убеждаю, малышка. — Отец снова улыбнулся. — Но лучше самому верить в то, в чем стараешься убедить других, а в то, что Уилл — наш, я верю. Расслабься, детка. Ты расшатываешь свою нервную систему из-за пустяков. Выкинь из головы эту чушь!
Элен очень хотелось последовать совету отца. Если Уилл на самом деле не Тимоти, значит, все прошло и они снова будут счастливы.
— У тебя сейчас кто-нибудь есть?
— Что? — Элен не сразу поняла, что отец решил сменить тему. — Хочешь узнать, хожу ли я на свидания?
— Вот именно, на свидания. — Отец улыбнулся.
— Нет.
— С тех самых пор, как рассталась с этим… как его там?
— Да.
— И ты ни в кого не влюблена?
Элен вспомнила о Марсело.
— Не особенно.
— Почему? — Отец преувеличенно закатил глаза, выпятил нижнюю губу. Видимо, так он пытался ее развеселить. — Такая красотка, как ты! Зачем раньше времени себя хоронить? Ты должна чаще выходить в свет, понимаешь? Жить для себя. Танцевать.
— У меня есть Уилл.
— Мы с Барбарой поможем. — Отец обвил рукой ее талию. — Давай-ка потанцуем. Я поведу.
— Ладно, ладно, — рассмеялась Элен, и они с отцом засеменили в фокстроте по тесной кухоньке.
Отец прижимал дочь к себе, мурлыча старый мотивчик: «Кружусь с моей малышкой».
— Уилл, иди сюда, взгляни на своего старичка дедушку! — крикнул он, обернувшись через плечо.
Через минуту Уилл ворвался в кухню.
— Ха, мама! — Он подбежал к ним, они взяли его за руки и закружились по кухне втроем. Отец пел, а Уилл переводил взгляд с него на Элен. Его голубые глаза сияли.
Элен вдруг охватила тоска — такая острая, что она едва не расплакалась. Жаль, что нет мамы. Она тоже взяла бы Уилла за руку, и они кружились бы по кухне вчетвером. Всей семьей.
Но это желание неосуществимо. Элен отогнала от себя горькие мысли. Она опустила голову и сквозь слезы посмотрела на своего сынишку. Ее измученное сердце переполняла любовь.
Он наш. Понимаешь — наш!
39
Элен с Уиллом вернулись домой поздно. Они поужинали в ресторане гольф-клуба вместе с отцом. В ресторане Элен постоянно следила за Уиллом — как бы не разбил бокал, не уронил салфетку. На время она забыла о Тимоти Брейвермане. Интересно, не для того ли Бог создал детей, чтобы недостойным доверия взрослым было чем заняться? Мы обязаны заботиться о детях, а не наоборот.
Она уложила Уилла в постель, подоткнула одеяло, почитала ему на ночь. Когда сынишка заснул, она спустилась в кухню. Нужно навести порядок. На рабочем столе стояла коробка с мамиными вещами. Рядом примостился Орео-Фигаро, подозрительно обнюхивая коробку, дергая черным носом.
Элен погладила кота по спинке, ощупав пальцами острые позвонки, и с грустью посмотрела на коробку. Такая маленькая, совсем крошечная. Неужели от мамы можно вот так легко избавиться? Неужели можно так легко променять одну маму на другую?
Они так похожи, что не отличишь.
Элен откинула клапаны коробки, и Орео-Фигаро, отчего-то испугавшись, спрыгнул на пол. Наверху лежали фотографии в разномастных рамках. Сверху — свадебная фотография родителей. Элен вынула снимок, стараясь не давать волю охватившим ее чувствам. Родители стояли рядом под деревом. Отец в смокинге, на его губах играет довольная улыбка. Мама тоже улыбается, но застенчиво. Лицо в пышном ореоле каштановых волос, уложенных с помощью лака. У мамы большие глаза, а носик маленький, изящный, похожий на клювик синицы. Невысокая, хрупкая Мэри Глисон кажется еще меньше и незаметнее рядом со своим высоким, широкоплечим мужем.
Элен отложила свадебное фото в сторону и стала смотреть другие, отчего ей стало еще грустнее. Вот родители в каноэ. Отец стоит, а мама сидит и робко улыбается, вцепившись обеими руками в борта. А вот еще снимок со свадьбы: отец кружит маму на руках, как кукольник — марионетку.
Элен закрыла глаза. В детстве она часто рассматривала эти и другие снимки. А теперь отец отправил их в ссылку вместе со своей прежней жизнью… Ни одна мать не заслужила того, чтобы ее забывали, и меньше всех — ее мама.
Она подошла к шкафчику под раковиной, достала флакон чистящей жидкости и рулон бумажных полотенец. Протерла раму и стекло верхней фотографии. Потом принялась за остальные, намереваясь протереть все, как вдруг заметила между двумя рамками пачку поздравительных открыток, перетянутую резинкой. Сверху лежало поздравление с сороковой годовщиной свадьбы. Элен вытащила пачку и сняла резинку. Оказывается, верхняя открытка от отца. Готовый текст и подпись от руки: «С любовью — Дон».
Элен улыбнулась. Да, отец — он такой. Сочинительство не его стихия. Должно быть, мама обрадовалась, что он хотя бы не забыл поздравить ее. Элен перечитала остальные открытки. Мама их все сохранила. Последним лежал запечатанный конверт. Странно, почему мама его не вскрыла? Конверт голубой, с незабудками — мама специально заказывала такие… Значит, письмо не ей, а от нее.
Элен почему-то сразу догадалась, что находится в конверте. Она сама получила такой незадолго до маминой смерти. На запечатанном конверте одно слово: «Дону». На всякий случай Элен пробежала пальцами по задней стороне: может, сам заклеился? Нет, к сожалению. Отец так и не вскрыл конверт, так и не прочел предсмертное мамино письмо!
Как он мог? Неужели настолько равнодушно относился к маме? Неужели ему не хотелось услышать последние слова жены, написанные после того, как она узнала, что скоро умрет? Хотя… Элен призналась самой себе, что в общем не слишком удивлена. Она осторожно отлепила верхний клапан с вытисненной маминой монограммой — МЭГ, выведенной затейливыми завитушками. Внутри оказался сложенный листок плотной глянцевой бумаги. Элен развернула его, и сердце невольно сжалось при виде маминого почерка.
«Дорогой Дон!
Знаю, ты всегда любил меня, хотя иногда забывал об этом. Пожалуйста, знай, что я тебя понимаю, люблю и прощаю.
Вечно твоя,
Элен взяла письмо и пошла в гостиную. В доме было тихо и спокойно. Орео-Фигаро нигде не было видно. Окна превратились в зеркала, покрытые разводами, на темном небе не было луны. На мгновение ей показалось, будто она осталась совсем одна во мраке и с этим миром ее ничто не связывает, даже Уилл, мирно спящий наверху. Она сжала мамино письмо в руке и закрыла глаза, поглаживая кончиками пальцев глянцевую бумагу, словно пытаясь наладить с мамой связь сквозь пространство и время. И тут она отчетливо поняла, что именно сказала бы мама об Уилле и Тимоти своим тихим, ласковым голосом. Те же слова она написала Элен в своей предсмертной записке.
Слушай свое сердце.
Сидя в тишине, Элен наконец позволила себе прислушаться к своему сердцу, которое пыталось достучаться до нее с той самой минуты, когда она увидела в почтовом ящике белую листовку. Пусть отец считает, что беспокоиться глупо. Сама Элен прекрасно понимала: дело серьезное. Больше невозможно притворяться, будто ничего не произошло. С другой стороны, она не может жить в страхе, то и дело оглядываясь через плечо. Она не может чувствовать себя преступницей всякий раз, как ее останавливает полиция. Она не может вечно прятать Уилла от друзей и соседей.
И Элен решила действовать по велению сердца.
Сейчас же. Немедленно.
40
Элен сидела в кабинете адвоката. Ее окружали бронзовые, стеклянные и хрустальные кубки — тяжелые, такими вполне можно убить. С Роном Халпреном она познакомилась, когда писала статьи об усыновлении Уилла. Она несколько раз брала интервью у признанного специалиста по семейному праву. И все равно, то, что она попала к нему, можно считать крупной удачей. Несмотря на то что она не записывалась заранее, Рон согласился ее принять.