Но не красота мужского лица поразила Альку, а его выражение.
Да, в нём был и характер, и ум, и даже внутренняя сила присутствовала, но поражало оно выражением трепетной нежности, и какого-то, почти детского восторга, совершенно не гармонирующего с квадратом подбородка и чёткой твёрдостью губ.
Рядом раздался томный вздох и Алька, повернувшись к Мелине, ткнула пальцем в картину, потребовав ответа.
— Это что ещё за новый ориентир у нас тут нарисовался?
— Красивый, правда? — Мелина ещё раз вздохнула не обращая внимания на Альку и её, полный жёлчной укоризны, вопрос.
— Правда, — вынужденна была признать подруга, — но это не повод красоваться на этой картине. Ты же собираешься отправится в свою спальню, а не туда, где этот красавчик ошивается…
— Он в моей спальне и ошивается, — ещё один тяжёлый вздох. — Представляешь, сидит и на меня целыми днями смотрит.
— Нет. Не представляю. Ему что, больше делать нечего…
— Не знаю, — задумчиво протянула Мелина, — но мне так с ним хорошо, так спокойно…
— Не поняла, — растерялась Алька, — тебе где хорошо? Ты здесь, а он там. Сидит и смотрит. На твоём месте я бы уже беспокоится начала.
— А мне вот наоборот — спокойно.
— Совсем дура, — вздохнула Алька.
— Ничего я не дура, — возмутилась Мелина. — Он мне ещё вслух книжки читает.
— Какие книжки? Про путешествия? Как твой кузен Девиан? Помнится он тебе тоже вслух читал, но почему-то его чтение у тебя такого восторга не вызывало.
— Так ведь Девиан свои книжки читал, — пояснила Мелина, не отрывающая глаз от портрета, — а он мне книжки о любви читает.
— Нет, это уже клиника, — беспомощно развела руками Алька, — Взрослый мужик, красивый, следует отметить, сидит целыми днями в тёмной комнате и читает бесчувственному телу книжки о любви… И тебя это нисколько не напрягает?
— А почему меня это должно напрягать? Мне нравится, — Мелина с вызовом посмотрела на Альку.
— Потому, что ни один нормальный мужчина такого делать не будет. Следовательно напрашиваются два вывода: либо он работает твоим охранником, либо больной на всю голову…
— А может быть…
— Конечно же это любовь! — Алька цинично ухмыльнулась, — ты же у нас натура влюбчивая. Кому, как не тебе понять как можно влюбится в незнамо кого с первого взгляда и до первого разочарования.
— Ты хочешь сказать, что я ветреная?
— Ну что ты, моя прелесть, назвать тебя ветреной у меня язык не повернётся. Я бы назвала тебя буйной, от слова буря…
— Ну почему ты такая бесчувственная? — воскликнула Мелина, заламывая руки.
— Потому, что ещё совсем недавно объектом твоих воздыханий был совсем другой!
— И ты, да ты, растоптала мои чувства!
— Я растоптала?! — возмутилась Алька.
— Да, ты. Ты сказала, что он шпион…
— Ну сказала. И что с того? Шпионов тоже любят!
— Вот и люби своего шпиона. А я, — Мелина демонстративно отвернулась к картине, — я буду любить своего охранника. И мне совершенно наплевать на твоё мнение.
— Жаль.
— Не надо меня жалеть! — фыркнула ведьма.
— Мне жаль, что я не увижу продолжения этого трогательного романа. Разбираться со всем этим ты уже будешь без меня, — Алька говорила медленно, без выражения выговаривая слова, но к концу монолога её голос звенел громким набатом, — со своей любовью, со своими проблемами и со своим телом…
Мелина ничего на это не ответила. Только вздёрнула выше упрямый подбородок и растворилась в таинственном полумраке картины.
Охранника в комнате не было.
Ну вот, с горечью подумала ведьма, стоило из-за него с Алей ссорится…
Тело на кровати, накрытое покрывалом до самого подбородка, пребывало всё в том же блаженном стазисе.
На матово блестящей белоснежности лица, крутыми дугами выгибались тёмные брови и густые ресницы под ними повторяли миндалевидный разрез закрытых глаз.
Мелина смотрела на это лицо, стараясь увидеть его чужими глазами. Понять, что могло привлечь интерес взрослого мужчины к этому, больше похожему на маску, лицу. Ведь Алька, по сути, права. Можно фыркать и возмущаться сколько угодно, но факты все на лице… А лицо, хоть десять раз красивое, ничего не может поведать человеку незнакомому. Разве что предоставить широкое поле для домыслов и фантазий.
О чём думает, долгими часами, сидящий рядом мужчина, что привлекает его, чего он хочет?..
И почему ей приятно его присутствие?..
Из глубокой задумчивости Мелину вырвал свет ворвавшийся в широко распахнутые двери.
Двое слуг, одетые в ливреи, внесли нечто, похожее на паланкин и установили его на место занимаемое, обычно, её красавцем охранником.
Мелина зависла над странной конструкцией, а ливрейные лакеи удалились, прикрыв, с вежливым поклоном, тяжёлые двустворчатые двери.
Крепкая рука, украшенная кольцом с крупным чёрным камнем, раздвинула нарядные шторки, и приятный мужской баритон, лаская слух нежными нотками спросил:
— Ну как ты, моя девочка, соскучилась?
***
Алька отпаивала Мелину на кухне горячим чаем.
Слёзы капали в покрытую рябью кружку, а Алька даже не пыталась их остановить.
Ещё там, на их террасе она поняла, что подруге плохо и, не смотря на то, что всё ещё продолжала сердится, кинулась к мольберту протягивая руки с помощью и поддержкой.
Понадобилось и то, и другое, и терпение.
Объяснить причины своего состояния Мелина не могла. Из стонов, вздохов и всхлипов Алька только поняла, что рану ведьма получила душевную и что ОН стал причиной всех страданий.
— Ну, ну, — завела было привычную мантру Алька. — Мужики они все такие…
Но Мелина гневно её прервала. Даже рыдания для этого остановив:
— Не смей говорить о нём так. Он самый лучший! — и опять разрыдалась.
Можно было повернуться и уйти, предоставив ведьме возможность насладится собственным горем — оснований так поступить у Альки было предостаточно, но она этого не сделала. Потащилась на кухню, ругая себя за мягкотелость и, захлёбываясь слезами заварила крепкий чай, так любимый подругой, и даже лишнюю ложку сахара добавила.
Всё на свете кончается.
И слёзы кончились вместе с чаем, и начался рассказ. Не очень гладкий. Перемежающийся всхлипами. Но вполне вразумительный.
Его зовут Алиан. И он действительно Мелину любит. Потому, что у него с ней много общего. Он так же одинок и беспомощен как и она.
Алька молча пережила ещё один бурный, но короткий всплеск эмоций, хотя ей было, что сказать, и дождалась продолжения.
Алиану тяжелее, потому, что у неё, у Мелины, было нормальное детство, а вот у него детства толком и не было. Сколько он себя помнит, он всегда был таким — тайным позором своей семьи.
Алька заинтересовалась. И у какой же семьи есть позорная тайна, обитающая в королевском дворце? Неужели у королевской?..
— С Алианом общаются только целители и учителя. Его прячут от любопытных глаз и делают вид, что он одержим наукой и избегает общества. А он одержим одиночеством и чувством вины. А в чём его вина? В том, что он разочаровал своих родителей и родился калекой? Так это вина тех, кто проклял целую семью и тех, кто заслужил это проклятие. Он ведь хороший, добрый, умный… Почему он один должен расплачиваться за грехи предков? Это несправедливо!..
Пока Мелина боролось с очередным приступом неконтролируемых рыданий, Алька напряжённо размышляла.
Из того немногого, что удалось понять из бессвязных Мелининых объяснений, можно было сделать несколько неожиданных выводов. Во-первых, в королевской семье не всё так гладко, как принято считать, а во-вторых, ведьмовское проклятье всё-таки сработало.
Наверно семейство Зиев этой новости очень обрадуется.
Мелина, справившись со всхлипами, перешла к более детальному повествованию.
— Ты наверно думаешь, что проклятие навели эти злобные старухи — а вот и нет. Это уже давно тянется. С тех пор, как сожгли первую ведьму. Короли всегда о проклятьи помнили и всегда могли его отвести. Случались конечно ошибки, но королевский род не вымер и королевство своё сохранил. А тут такая вот беда приключилась. Принц — калека родился. И ведь никто ни сном, ни духом… Может если бы сразу проклятье заметили… Теперь об этом жалеть уже поздно. Алиан так никогда на ноги встать не сумеет. Сидит. Красивый наполовину, а на другую половину — карлик уродливый…