Он задумчиво посмотрел на меня.
– Разумеется, я не знал тогда, что вход в зачарованный сад не всегда можно найти. Школа волей-неволей ограничивает воображение сосредоточенного на учебе подростка. Но сама мысль, что сад где-то рядом и мне известна дорога к нему, наполняла меня счастьем, хотя приоритет я по-прежнему отдавал школе, которая поощряла мою тягу к знаниям. Полагаю, я в тот день был очень рассеян, невнимателен, поскольку предавался воспоминаниям об удивительных людях из зачарованного сада в предвкушении новой встречи с ними. Как ни странно, я ничуть не сомневался, что они будут рады видеть меня. Но при этом, мне кажется, что тем утром я думал о саде всего лишь как о приятном месте, где было бы хорошо провести время в промежутках между напряженными школьными занятиями.
Я не пошел туда после школы, понадеявшись, что смогу сделать это на следующий день, ибо занятий предстояло немного и я должен был освободиться пораньше, что и повлияло на мое решение. К тому же, витая в собственных мыслях, я не усвоил того, что нам объясняли на уроках, и мне пришлось позаниматься дополнительно, а потому времени на окольный путь у меня просто не осталось. Наверное, так, не знаю. Но одно знаю точно: зачарованный сад настолько овладел всеми моими помыслами, что я уже был не в силах хранить эту тайну про себя.
И я рассказал о ней – как же его звали? – парню, напоминавшему хорька, мы еще дали ему прозвище Пройдоха…
– Хопкинс, – подсказал я.
– Ну, да, Хопкинс. Я не очень доверял ему и не хотел ничего рассказывать, чувствовал, что не следует этого делать, и все-таки не удержался. Возвращаясь из школы, мы часть пути шли с ним вместе. Он был невероятно общительным, мог часами молоть языком, и если бы я не обмолвился о зачарованном саде, мы все равно болтали бы о чем-нибудь еще, а меня в тот момент, кроме сада, ничего не интересовало. Вот я и проговорился.
А он выдал мою тайну. На другой день, во время перемены, меня обступили ребята из старших классов – человек шесть. Они подтрунивали надо мной и в то же время хотели побольше узнать о зачарованном саде. Среди них был здоровяк Фосет – помнишь его? – а также Карнаби и Морли Рейнолдс. Может, и ты тоже? Впрочем, нет, я бы запомнил, будь ты в их числе…
Мальчишки – странные создания, сотканные из противоречий. Я – не исключение. Несмотря на мое подспудное отвращение к самому себе, я реально был польщен вниманием этих больших парней. Особенное удовольствие мне доставила похвала Крошоу – помнишь старшего сына композитора Крошоу? – который сказал, что это самая лучшая выдумка, какую ему когда-либо приходилось слышать. Но вместе с тем я сгорал от стыда, выбалтывая им свою священную тайну. А когда скотина Фосет грязно пошутил о девушке в зеленом…
Уоллес невольно понизил голос, вспоминая пережитой позор.
– Я пропустил это мимо ушей, сделав вид, что отвлекся, – продолжил он. – Неожиданно Карнаби обозвал меня маленьким лгунишкой, я настаивал, что все это чистая правда, и завязался спор. Тогда я заявил, что знаю, где находится зеленая дверь, и могу отвести их всех туда за каких-нибудь десять минут. Тут Карнаби, встав в позу, с видом оскорбленной добродетели потребовал, чтобы я подтвердил свои слова на деле, а не то мне достанется. Карнаби когда-нибудь выкручивал тебе руку? Тогда ты поймешь меня. Я поклялся, что мой рассказ – истинная правда. Но с Карнаби в школе никто не мог тягаться, и мне неоткуда было ждать помощи. Крошоу попытался замолвить словечко в мою защиту, да что толку – Карнаби добился своего. Я испугался, разволновался, уши у меня горели, разум отключился, я вел себя как дитя малое, и в результате, вместо того чтобы самому отправиться на поиски зачарованного сада, я через некоторое время возглавил шествие всей компании. На душе у меня скребли кошки, жгучая боль застыла в глазах, уши и щеки были пунцовыми от стыда. Я шел впереди, а шесть глумливых, любопытных и угрожавших мне школьных громил – за мной следом.
Мы не нашли ни белой стены, ни зеленой двери…
– Ты хочешь сказать?..
– Я хочу сказать, что не мог найти. Если бы мог, нашел бы. Позже я ходил туда один, но мои поиски были тщетны. Теперь мне кажется, что все школьные годы я только и делал, что искал белую стену с зеленой дверью, и ни разу не видел ее – веришь? – ни разу.
– А от парней тебе сильно досталось?
– Зверски!.. Карнаби и его приспешники решили, что такую явную ложь нельзя оставлять безнаказанной.
Помню, как я украдкой шел домой, а потом бесшумно поднимался к себе на второй этаж, стараясь, чтобы никто не заметил моих зареванных глаз. Я так и уснул весь в слезах. Но плакал я не из-за Карнаби, а потому что лишился возможности снова попасть в зачарованный сад, где мечтал провести чудесные послеполуденные часы; плакал о нежных, ласковых женщинах и ожидавших меня товарищах, об игре, в которую снова надеялся научиться играть, – о прекрасной забытой игре…