Впервые я едва не угодил в колонию для малолеток еще в школе, хотя детство мое и юношество были вполне благополучными, как и семья, в которой я вырос, обитавшая в тихом спальном районе Москвы.
В семнадцать лет со мной произошла вопиющая нелепость: возвращаясь после уроков с однокашниками по домам, мы, резвясь и дурачась, хлопая друг друга портфелями и кидаясь снежками, постепенно утрачивали в своих шалостях чувство меры. Удары становились все чувствительнее, а снежки – крепче и злее. Очередной снежный ком болезненно угодил мне в физиономию, и я, в то время перворазрядник по самбо, провел обидчику злую стремительную подсечку, отчего он, поскользнувшись на гололеде, совершил немыслимый пируэт, воткнувшись головой в асфальт. Итог: смещение шейных позвонков, сотрясение мозга, возбуждение уголовного дела влиятельными родственниками пострадавшего, и – тяжкое его закрытие стараниями моих родителей и баснословными по тем временам деньгами.
Но я навсегда запомнил, когда милицейская машина увозила меня от дома в отделение к дознавателю, свое страшное осознание неотвратимого падения в цепкую, долгую бездну неволи.
Я ежился в холодной тряской клетке, куда, как в душегубку, тянуло серным выхлопом из проржавевшего глушителя, и думал поникло, что вот и окончилась школьная моя безалаберность с родительской заботой, первыми влюбленностями, таинством распития портвейна в подъезде на подоконнике, походами на подпольные рок-концерты и посиделками с дружками, и вскоре мне предстоит выживание в безысходной тюремной казарме.
Обошлось. Хотя – как сказать? Меня исключили из комсомола, а потому в приемной комиссии института, куда я поступал, сделали все, чтобы завалить меня на экзаменах, а вернее, выставить мне трояки, хотя отвечал я на твердые пятерочки, но экзаменаторы, проникнувшись инструкциями сверху, бесстыдно выводили мне всякий раз «удовлетворительно», не более того. Об этих инсинуациях партийно-комсомольского подполья мне проболталась секретарша приемной комиссии, возвращая аттестат.
А тут подоспело мое совершеннолетие, и я ахнуть не успел, как после домашнего блаженства, котлет и салатиков с крабами, уютной кровати и незабвенных подруг угодил на призывной пункт.
То ли я вызывал в военкомате подозрения в своем тайном желании отвертеться от исполнения священного долга, а такое желание у меня определенно имелось, как и знакомый врач, давший мне надежду на откос по медицинским показаниям, так или иначе, а на следующий день после дня рождения на порог квартиры заявились участковый и лейтенант из военкомата, предписав мне следовать за ними.
Как раз шел призыв, в который я столь трагически вписался.
Я попал в армейские силки, как зазевавшийся суслик в пасть удава. И первое свое пробуждение под казарменным сводом, на верхнем ярусе панцирной койки, за пару минут до подъема, запомнил как самое тягостное из всех своих пробуждений: вот тебе солдатские нары и два бесконечных года неволи и тягот. Безысходных.
Однако то пробуждение в сравнении с сегодняшним – благое событие. Ибо, чувствую, на сей раз двумя годами поражения в правах я не отделаюсь.
Существо на настиле всхрапнуло томительно, после, приподнявшись на локтях, надсадно откашлялось и наконец обернуло ко мне свой лик.
Это был скуластый, патлатый парень лет тридцати с узким лобиком и тонкими потрескавшимися губами.
Парень обвел бесстрастным взором помещение, в котором находился, равнодушно кивнул мне, ощупал себя деловито – видимо, выясняя наличие телесных повреждений, затем осторожно соскреб ногтем с носа коросту засохшей крови и хрипло, как бы для себя, изрек:
– Ну, как всегда. Приплыли. Все понятно, – прищурился задумчиво, а после обронил в пространство: – Друг, закурить есть?
Я отрицательно покачал головой. Затем сказал:
– У тебя окурок к подошве прилип.
Парень, отчего-то не удосужась башмак снять, ловко, по-обезьяньи вывернул свою щиколотку обеими руками, будто проводил на ней болевой прием, и отсоединил сплющенный бычок от подошвы.
На отсутствие второго ботинка внимания он не обратил.
Затем, морщась в каком-то раздумье, порылся в кармане куртки и вытащил из него серую замусоленную спичку.
Я не без любопытства наблюдал за его действиями. Передо мной находился, без сомнения, бывалый человек, и его навыки в преддверии моих тюремных перспектив, кто знает, может, и следовало перенять.
Парень внезапно надул пузырем сизую от недельной щетины щеку и резко, как бритвой, мазанул по ней головкой спички.