В самом же траурном мероприятии принимали участие лишь сам Плешак, немногочисленные родственники и только самые близкие друзья, отец и мать покойной, а также, разумеется, её бывший муж и по совместительству следователь по этому делу – Соловей Виктор Михайлович.
Оба наиболее близкие почившей Ярославе Соловей мужчины держались друг к другу вполне индифферентно и безучастно, не смотрели и не оглядывались обоюдно, но то, что чувствовал каждый из них, наверняка сходилось в главных аспектах переживаний по поводу трагедии.
Чтобы не пренебречь истиной, стоит упомянуть, насколько же это жалкое подобие не соответствовало настоящей, подлинной Литургии Смерти в глазах нашего тайного, скрытого от других присутствующих Главного Церемониймейстера.
Чисто с мистико-эстетской точки зрения Игоря Плешака это было омерзительнейшей профанацией всего того, что свято почитал и реализовывал он в своих впечатляющих «проектах». Он до глубины души осознавал тотальное несоответствие Замыслу Божьему проведение Перехода в Мир Иной в таком бескомпромиссном жлобстве и скудости познаний об этом священном акте.
Пока священник местного прихода проводил заупокойную мессу и наскоро окуривал паникадилом окружающую весьма скромную обстановку, Игорь Самуилович во всём великолепии своей буйной и цветистой фантазии снова и снова осуществлял внутри себя несостоявшийся тогда в высотке Танец Вечности…
Честно говоря, никогда высокопоставленный гражданин общества не был так зол и недоволен обстоятельствами как в данный, замороченный раз.
Конечно же, случилось чудо, и его захлестнула, тогда, в благодатный миг, волна непередаваемого на тусклом языке наименований экстатического слияния души с душой…
Он неоднократно после восстанавливал в памяти это боговдохновленное событие, по грамму золота чувств процеживая драгоценные песчинки-мгновения через многоканальное сито нервной системы своего организма.
Смакуя радость бытия того незабываемого вечера теперь, в эту по-настоящему чёрную минуту…
В его неординарной судьбе такие события не встречались и не будут встречаться потом никогда.
А сейчас в торжественной скудости момента единственным выплеском для его закаленной воли послужила скромная мужская слезинка, тихо явившаяся из уголка его правого глаза, чтобы медленно умереть на его слегка небритой щеке…
К счастью, никто не заметил его секундной слабости. И даже Виктор Михайлович смотрел в этот миг вниз, на сбрасываемые жёсткие куски чуть промёрзлой кладбищенской земли, поэтому никак и ничего, в свою очередь, не мог видеть из-за застилавшей колкой пелены на своих собственных рыжих ресницах.
А потом все негустой и зябкой толпой шли от могилы к выходу…
Догнавший сзади Соловья, сильно поотставший от всех, Игорь Самуилович, тихо и коротко бросил ему, тронув за плечо:
– Давай хоть, по-человечески зайдём, тут я знаю кабачок один неплохой!
На что Виктор Михайлович согласно кивнул, боднув студёный дневной воздух серой потрёпанной кепкой, и оба почти в ногу зашагали к противоположному выходу.
Выйдя с кладбища, они быстро пересекли широкую, весьма оживлённую улицу на зелёный сигнал светофора, а потом, не сговариваясь, но также в ногу, пошли по направлению к уютному, недалеко расположенному кабаку…
Глава 57
Зауральск немилосердно затоплял стойкий беспощадно-проливной дождь. Не только окраины маленького захолустного районного городка вымокли и выглядели весьма потрёпанными и обносившимися, но и аккуратно-пряничный центр также расползся метровыми лужами и обвис флагами на здании городского муниципалитета и обрывками объявлений на вымокшем до нитки общем фанерном стенде.
Мы въехали в город со стороны Челябинска и, попав на единственную, центральную, площадь, оставили машину чуть ли не перед самым крыльцом муниципалитета, а сами, вооружившись зонтиками и нацепив непромокаемые плащи, решили пешком прогуляться до бывшего жилища Вани Барашкина, зайдя перед этим подкрепиться в лучшем ресторане Зауральска «Заморские кушанья».