Бог послал в этом, позабытом всеми остальными посетителями, месте нам на двоих: довольно приличный украинский борщ с очень сочным мясом и сметаною, «царские» с нежнейшей свининой под хреном и майонезом пельмени, а также вкусный бородинский хлеб, две сахарные булочки и густо заваренный чёрный сладкий чай.
После сытной трапезы мы дружно направились в северную окраинную часть города и вдруг, будто от толчка, резко и неожиданно остановились как вкопанные, потому что Иван, ни с того ни с сего, замер за спиной неуклюже-рослой фигуры какого-то местного бугая, накрепко прижавшегося к мокрой стене одного из низкорослых деревянных домиков.
Тот шумно и тяжело дыша, полуполз или полуковылял наподобие большого жука-рогача, обычного путешественника нешироких городских улиц.
Будучи в изрядном подпитии, эта пародия на взрослого человека то ли что-то бормотал, то ли пытался петь и проговаривать одновременно.
– Гриня, друг!!! – возопил мой неуёмный брат. – Ты живой?! Ты как здесь, ясно солнышко?!!
В орущем от какой-то даже щенячьей радости голосе моего брата Вани явно слышались душераздирающие нотки ностальгии от волнительной до спазмы встречи.
«Пародия» лишь что-то нечленораздельно промычал и сделал неуверенную попытку тащить своё богатырское тело дальше.
– Нет, ты погодь! – вцепился в него опять Иван. – Ты ччёё?!!! Меня не узнал, чертяка, братан! – И Барашкин-старший, уже обезумев не на шутку, начал трясти несуразного незнакомца, а потом обнял его и упёрся лоб в лоб, пытаясь заглянуть в глаза великана сквозь дождь и невидимые слёзы.
– Не-е-е-т! Уж я тебя те-еее-ерь точно не отпущу, вотяк!!! – опять «завозбуждался» на каком-то странном наречии, ну совсем не по-самурайски, мой братуха.
Бугай снова что-то проурчал-прорычал и вдруг бухнулся носом в плечо Ивана:
– Ва-а-ни-чка, Ва-а-аньша, я вии-ть до тя, чуточка не добрал!
– Доберём, доберём! – затараторил Иван Барашкин, и тут же попросил меня, трогательно прижимая к себе верзилу, нависшего над ним всем своим громадиной-ростом: – Остик, прошу, помоги!
Я тоже чего-то растрогался, и, подцепив великана с другой стороны, примкнул к этой странной парочке, составив тем самым не менее странное, качающееся из стороны в сторону, трио…
Наконец, после длительного нашего «хождения по мукам» с вяло матерящимся Гриней, прислоняющим нас буквально к каждой мокрой берёзе, мы втроём завалились в старый-престарый деревянный жилой барак. Штукатурка во многих местах на стенах барака облупилась и отломилась кусками до такой степени, что, казалось, её специально, долго и муторно, целой бригадой, часами кто-то отсоединял неизвестно с какой целью…
Нас приветствовали, сидя на ступеньках по направлению ко второму этажу, какие-то ханурики бодрыми кивками и шумными животноподобными выкриками вкупе с вялыми попытками схватить нас за полы одежды. На что, как-то вдруг молниеносно отрезвевший наш с Ваньшей попутчик, грубо и громко отреагировал:
– А ну, ша-а, черти! А то я Вас скруйчу да голыми (почему-то с украинским носовым «г») в Айфрыку пущу!!! По-лии?? Ша-а!
Те тут же притихли и угомонились. А я с усмешкой подумал: «Ну, генофонд явно не подкачал! Все, как на подбор, – гризли огроменные… Да вот только с «царём» в голове большушшшые проблемы!..» – передразнил я их манеру говора мысленно.
Мы всунулись втроём в какую-то небывало-затрапезную каморку и бухнули великовозрастного бугая на железную с шишечками кровать.
« Да-а», – протянул я про себя. – «Кодексом самурая тут и не пахло! Однако, тут кроме…» – я огляделся.
По неубранному столу, шустро и почти по-скакуньи, промахнули два жирных рыжих тараканища.
«Да тут одним только и пахнет – многовековой дремотой русского пропитого насквозь духа!» – неласково и чуть язвительно додумал я.
Ваня, мой родной брат Ваня Барашкин, широко улыбаясь, подмигнул мне искрящимся серым глазом:
– Ну, что брат, прибыли… Вот мы и дома!
Я невольно ухмыльнулся на искренние слова старшего брата.
Глава 58
Горский сидел напротив своего шефа Игоря Самуиловича Плешака в номере-люкс гостиницы «Малахит» на уютном бежевом диванчике и смотрел, как тот задумчиво прохаживается туда-сюда возле противоположной стены с копией картины Малевича среди золотисто-сиреневого рисунка обоев в крупную линейку. Причём супрематический эффект «Чёрного квадрата» великого русского авангардиста, его, как сам он называл «базовая «клетка»», абсолютно чётко концентрировал на себе взгляд, как на точке отсчёта любого начала и «нуле» любого окончания.