И тогда я понимаю всю никчемность своих ночных страхов, ибо не бывает таких беспомощных призраков — с опухшим от пьянства лицом цвета грязного гипса, с испуганными глазами, в которых затаилось безбрежное отчаяние. Таких призраков не бывает.
— Это моя жена, — поясняет Дарк. — Моя жена.
Он повторяет это, с болезненной чувствительностью нажимая на местоимение «моя». Так люди произносят «мое страдание» или «моя смерть».
— А мы вчера приняли вас за убежденного холостяка, — бесцеремонно заявляет Лиза.
— Это моя жена, — упорствует Дарк. — У меня есть и сынишка, ему десять лет, он спит в машине, во дворе.
— В машине? А почему в машине? — искренне удивляется Лиза.
— Мы уезжаем, и мне не хотелось его будить — отвечает женщина глухим, неприятным голосом заядлой курильщицы.
— Они уезжают, — спешит подтвердить Дарк. — На машине, на несколько дней.
Видит бог — мне очень хочется ему помочь. Разве вам не случалось прикасаться к чьему-то страданию, не зная, чем оно вызвано, но будучи уверенным в его существовании, во всей его неповторимости, чувствуя, как, пульсируя, оно выливается наружу и как внутри нарастает желание схватить его, увести далеко-далеко, очистить от него воздух, разве вам не приходилось испытывать такое? Не потому, что вы убежденный филантроп или закоренелый мазохист, а просто потому, что вы считаете себя обязанным хоть ненадолго освободить от страдания другого человека, дать ему перевести дух, иначе он может не выдержать. Так и мне захотелось теперь освободить Дарка от чего-то, что было для меня загадкой.
— Не больно подходящая погода, чтобы отправляться в путь, — говорю я. — Очень густой туман.
— Я прекрасно знаю эту дорогу, — возражает мне женщина.
— Подождите пару часов, поедем вместе, — предлагаю я.
— Нет! — решительно протестует женщина. — Мы должны ехать немедленно!
— Я же вижу, Дарк, что ты против этого, — перехожу я почти на крик. Почему ты не остановишь ее?
Он не отвечает. Глаза его исследуют скопившийся на дне чашки темно-коричневый осадок. Потом он поднимает голову, и я вижу, как в уголках его глаз начинает скапливаться предательская влага, до поры до времени прятавшаяся в его потаенных глубинах от всех людей, от всего мира.
— Не могу, — выдыхает он. — Не могу.
— Тогда и я поеду с ними, — бесцеремонно заявляет Лиза.
— Ни в коем случае! — вскакивая на ноги, кричит Дарк. — Они поедут одни. По этой дороге каждый должен проехать сам.
— А я хочу ехать с ними! — упрямо твердит свое Лиза. — Я тоже хочу участвовать в сказке!
— В какой такой сказке? — снова раздается глуховатый голос женщины.
— Вы разве не понимаете, что все это сказка? И этот дом, и Дарк, и вообще всё вокруг.
— Это не сказка, милая девушка, — со вздохом произносит Дарк. — Таких диких сказок не бывает.
— Ты ничего не понимаешь! Вы ничего не понимаете! Сказки бывают самые разные, понятно? — в ее голосе появляется дрожь — верный признак приближающегося нервного срыва. — Самые разные! Вот, например, ты — Дарк, который живет в подвале. Скажи, Эмиль, правда, у меня совсем нет губ?
— Правда, Лиза.
— Вот видите: если я становлюсь такой, значит, все идет прекрасно, значит, ужас бродит где-то совсем рядом.
— Ужас бродит совсем рядом, — эхом откликается Дарк.
— Мне давно хотелось участвовать в сказке, в страшной, а не доброй сказке. Как та, в которой дьявол, поймав добро в храме, разорвал его в клочья и проглотил.
— Это было не в храме, — поправляет ее Дарк. — Это случилось задолго до того, как появились храмы.
— А вот мама убеждала меня: дьявол, Лизи, не мог проглотить добро, потому что добра никогда не существовало на свете. Если бы, Лизи, говорила она, добро могло существовать, господь никогда бы не послал нам такого наказания. Ты что, Эмиль, не понимаешь, о чем я говорю?
— Нет Лиза, не понимаю.
— Ты и не поймешь никогда, потому что ты слеп. Впрочем, нет, потому что ты беден.
Нервно улыбаясь, женщина поднялась с места.
— Мне пора.
Мы выходим проводить ее, и я вижу, что на заднем сидении машины действительно спит мальчонка. Спит так, как будто его сон вечен.
— Я тоже еду, — отрешенно заявляет Лиза, навсегда отгораживаясь от меня этим решением.
— Куда?
— Туда… Откуда мне знать — куда? Какой-то голос зовет меня, Эмиль. Он звучит сильнее твоего. Спасибо тебе за заботу. Прощай.
Когда машина скрывается за поворотом, я вспоминаю о Дарке.
Нахожу его в зале — бледного, с дрожащей сигаретой в зубах, трясущегося и, как мне показалось, готового в любую минуту разрыдаться.