Со слов Вахи, упыри жрали местных редко и только тех, кто нарушал установленные ими негласные законы. А остальные жили, как при социализме: – каждый имел возможность хорошо заработать, право на бесплатное медобслуживане и, при желании, обучение в лучших вузах России. Абреки из кровавого аула по уровню жизни вполне могли бы конкурировать не то что с москвичами, пожалуй, им было недалече до граждан благополучной Швеции..
Живи честно, соблюдай закон, процветай и тебя никто не тронет! Вот каков был лозунг местной власти. Здешние нравы вызывали у нашего водителя смесь ужаса, омерзения и зависти к чужому фарту. Но завидывал Ваха зря. Карма беспощадна: - счастья на насилии и чужом горе не выстроишь. Уж кто-кто, а жители Ичкерии давно могли бы выучить этот урок.
Сегодня «Упырьему Социализму» пришел конец. Позади нас разгорался пожар. По моим прикидкам, из сотни домов аула горела примерно половина. Остальные пострадали незначительно, - выбиты двери и окна, сорваны участки крыш, кое-где в стенах зияют рваные пробоины.
Каждый дом села был обязан выделить хотя бы одного ополченца. И в каждой семье сейчас кого-то оплакивали. Остались без видимых разрушений только дома погибших в первом бою и нашедших свой конец при обороне администрации.
Я стоял перед железной дверью тюрьмы и печалью созерцал дело своих рук. Ничего себе, - тихонько зашли, никого не разбудили. Тихая смерть. Стоявшие чуть позади ребята смотрели на меня с плохо скрываемым ужасом в глазах. Василий уже обернулся в человека, и сейчас нежно поглаживал вдыбленную шерсть на холке черной как ночь пантеры.
Катюха глубоко дышала, прижимаясь к Васиному бедру и нервно стегая себя по бокам хвостом. Стоило мне обернуться, как она вжалась в землю и попыталась спрятать голову, прикрыв ее массивными лапами. Вася стоял прямо и даже не отвел взгляда, но на дне его узких как щель зрачков клубился страх.
Я сам отвернулся, испытывая ни с чем не сравнимое чувство стыда. Ребята за недолгое время общения стали для меня почти родными. Они полностью доверили мне свои жизни, даже больше, чем жизни, - души. В мои планы входило устроить их первую трансформу так, чтобы избежать человеческих жертв. И вот, надо же, сразу дал подопечным хороший пример демонического гуманизма. Убедительный пример. В глазах оборотней светился ужас, да и сами эти глаза Катерина с Василием старательно отводили в сторону, изо всех сил пытаясь не встретиться со мной взглядом.
Вызвать панический страх у оборотней, - надо было здорово постараться. Святые Угодники, вы предупреждали, но что будет такое, мне и в страшном сне присниться не могло. Апокалипсис в отдельно взятом ауле. Тихий конец света.
Впрочем, в селе было и вправду необычно тихо. Кроме рева пламени и хлопков взывающейся черепицы со стороны пожара ничего не было слышно. Ни криков взрослых, ни плача детей, ни истошного лай собак, вообще ничего.
И, что характерно, горящие дома никто их не тушил. Судя по растерзанным в клочья останкам у порога «Городской администрации» и сорванной с горящего БТРа башни, я понимал, что для такого бездействия у жителей аула были причины. Реальгар умел быть убедительным…
Дедушка Исмаил, несмотря на преклонный возраст, был весьма подвижным человеком. Скорости, с которой старик вскочил на ноги, после двухчасового сидения со скрещенными ногами, мог бы позавидовать иной московский юноша. - Виктя, подъем! Алия шайтан здесь. И я не знаю, за чем он пришел. Может быть, принесет нам свободу, может и смерть. А может, - и то и другое сразу!
Слова старика тут же откомментировали истерические крики охранников, прерванные мощным ударом, сотрясшим стены тюрьмы. Раздался противный скрежет сминаемого железа, яростный звериный рев, хлестко ударила автоматная очередь, и снова закричали люди, - совсем близко и коротко. Кричали так, как кричат перед смертью, - истошно, с подвыванием, внезапно захлебнувшись.
Снова низкий звериный рык. На сей раз спокойный, наполненный сытым довольством. И короткий приказ на ставшем уже непривычным слуху Русском языке: - Назад. Тихо, Катя. Пропусти Василия вперед. Тут уже чисто. – Голос у говорившего был тихий и совсем не вязавшийся с безапелляционностью тона.
Виктор Сергеевич прожил достаточно и повидал на своем веку много. С учетом событий последнее недели, сделавших его волосы совершенно седыми, более чем достаточно, чтобы все понять. Моталин бессильно опустил голову на колени, не желая видеть то, что принесла ему долгожданная свобода.
Когда Василий отодвинул ржавую задвижку, заменяющую замок на двери камеры катиного отца, вместо будущего тестя его встретил одетый в грязный ватный халат на голое тело улыбчивый сухощавый старикан.
Не дав нам опомниться дед, подпрыгивая от возбуждения и потрясая густой бородой, с радостью объявил. – Салам Алейкум, люди добрые! Слава Аллаху, пришли. Старый Исмаил совсем ослабел, а мой мюрид уже потерял терпение. Маловерный. Я осмелился усомниться в своем сердечном друге, Василии. Вася обещал, - ты пришел!
Из-за костлявого плеча Исмаила на нас со смесью недоверия и ненависти в спокойных серых глазах глядел Катин отец. Держался олигарх молодцом и внешне почти не выказывал страха, хотя поджилки у него подрагивали. Я начинал понемногу проникаться к Виктору Сергееичу уважением, и даже пожалел, что наше знакомство состоялось при столь нерасполагающих дружеской беседе обстоятельствах.
Высокий, коренастый мужчина с лицом профессионального боксера и ежиком коротких седых волос, смотрел на нас без особой радости, будто оценивая – убьют его прямо сейчас или еще помучают перед смертью. А чего еще ожидать от человека, проведшего несколько дней в упырьих застенках, при виде новых демонических тварей? Да и преображение дочери не доставило ему большой радости. Судя по выражению лица, папенька был еще не готов прижать любимое чадо к груди.
Слава Богу, старик Исмаил не разделял пессимизма сокамерника. Не прекращая улыбаться, старик крепко обнял оторопевшего Василия, так и не понявшего, почему его обозвал «сердечным другом» неизвестный дед, отодвинул оборотня в сторону, походя потрепал оторопевшую от такой фамильярности пантеру-Катюху за ухом и уверенно направился ко мне.
Кого-то мне эта уверенность сильно напоминает. И я даже знаю кого. Догадываюсь, сейчас в далекой Москве один мой знакомый в клетчатом костюме довольно посмеиваясь потирает руки. Я обреченно вздохнул, понимая, что в наши планы придется вносить существенные коррективы. – Аллах акбар, дедушка. Забирайте потерпевшего олигарха и пошли на выход. Сдается мне, у нас не так много времени, чтобы убраться от сюда по-добру по-здорову.
Потом, уже тихонько, обратился к ребятам: - Василий, ты бы перед стариком мудями не тряс, неудобно как-то. Понимаю, не остыл еще после боя. Но то, что после оборота ты будешь гол как младенец, мы уже обсуждали! А ты, Катенька, вообще не отсвечивай. Здается мне, твой папенька уже просек «Ху из Ху», - вон серый с лица какой. И морду от тебя воротит.
Дав Катюхе приказ уйти в тень и прикрывать нас с тыла, а Василию прикрыть срам любой мало-мальски подходящей тряпкой и держаться поближе, я повел свой отряд к свободе. Впереди шел сам, за мной следовали по очереди: - не прекращающий болтать дед Исмаил, Катин папочка и сгорающий от стыда Василий Иванович, успевший где-то раздобыть хлопчатобумажные армейские штаны.
По пути к машине дед подтвердил мои худшие подозрения. Упыри, так лихо упокоенные нами в первом бою, были лишь одним из четырех звеньев местной нежити. Возглавлял их некий Галия ибн Шайтан, редкостной, по мнению Измаила, мерзопакостности.
Описывая его силу старик только присвиснул и, со спокойным бесстрашием заглянув мне в глаза, добавил. – И тебе, древний Змей, его не одолеть. Он сметет тебя, как сель молодое деревце. – Обращался старик явно к дракону, но ответить взял на себя смелость я сам. - Ты не волнуйся, дедушка Исмаил. Молодое деревце гнется, да не ломается. А сель – всего лишь дикое безумие стихии. Умный человек всегда найдет, как преренаправить его силу в нужное русло.