Точнее говоря, ударила его, с тем же успехом можно было пытаться таранить бетонный столб. Со скрежетом сминая о посох, массивный капот Роллс-Ройс остановился. Неизвестный, оказавшийся довольно высоким, выпрямился и откинул на плечи капюшон плаща.
Из распахнувшихся дверей машины перекатом вывалились охранники, на ходу открывая стрельбу. Несколько танцующих движений, почти невидимые движения палки, и стрелявшие упокоились навечно. Старик, а это все-таки был старик, двигался настолько быстро, что его движения размывались в воздухе.
Он не обманывался, – главный бой впереди. Все предыдущее: - попытка наезда и бессмысленная гибель людей дало Хозяину несколько секунд, необходимых для трансформации. Разодрав крышу, над автомобилем взметнулась исполинская угольно-черная тварь. Стремительно последовавший удар палкой она смахнула легким движением плеча.
Трость с грохотом обрушилась на бронированное стекло, дробя его на тысячи осколков, серебряными брызгами рассыпавшихся по мостовой. Монстр выбросил вперед непропорционально длинные конечности, похожие на щупальца кракена[25], и вырвал трость из рук противника.
Старик запахнул плащ и застыл, склонив голову. С торжествующим ревом тварь обхватила его и рванула к себе. И тут из рук ее добычи рванулась вверх, оставляя за собой яркий огненный след, сигнальная ракета. Пробив слой низких грозовых облаков, она взорвалась, разбрасывая тысячи сияющих оранжевых искр. Каждая маленькая звезда оставляла за собой сияющий плазменный «провод», пронзающий насыщенное электричеством чрево грозового облака.
Особенность электрического разряда заключается в том, что для своего распространения он выбирает самый легкий путь. Нет материи с более низким сопротивлением, чем плазма. К примеру, хвост ионизированного газа, оставляемый за собой шутихой.
Из черного брюха грозы ударил вниз столб молнии, в мгновение ока охвативший сияющим пламенем сражающихся. Обернувшийся давно отбросил своего противника, а разряд длился и длился, подпитываемый тысячами маленьких молний. Как цветок хризантемы, сначала распустившийся в небе и огненным стеблем растущий вниз. Наконец взорвался бензобак, и пылающие останки твари рухнули в глубокую лужу на перекрестке перед въездом в роддом.
Победа дорого далась Белому. Лицо и руки победителя покрывали ожоги, а правая нога была вывернута в тазобедренном суставе почти на 180 градусов. Тем не менее, он, не мешкая, подполз к своему посоху, и, поднялся на ноги, используя его как костыль. Темный, еще недавно трехметровой помесью гориллы и спрута метавшийся в адском огне грозового разряда, оказался карликом. Теперь он беспомощно ворочался в грязной воде. Монстр представлял собой на вскидку не более двадцати килограмм обугленной дымящейся плоти.
Опираясь на трость и приволакивая сломанную ногу, старик подошел к поверженному противнику. - Ты слишком далеко зашел Учитель, прости, - серебряный наконечник трости пробил сердце Падшего. Обугленное тело рассыпалось серым пеплом, обнажая тень, питавшую чудовище.
Через несколько секунд потоки дождевой воды смыли прах в люк ливневой канализации. Будто не желая расставаться с останками, в тот же люк скользнул сгусток клубящейся тьмы размером не больше кошки. Великого мага, возомнившего, что он в праве решать, кому жить в нашем мире, погубила новогодняя игрушка – шутиха.
- Право же, Наш Господь тоже умеет шутить, - прошептал Белый, тихо вскрикнул, схватился за сердце, и упал на мягкую, пропитанную дождевой водой землю. Умирая, он видел нисходящий с небес золотой свет и был счастлив.
На улице грохотало так как, будто молнии громили двор роддома. А бедная Тома пожинала плоды сна своего разума. Новорожденные, которым она сделала прививку, перестали дышать на ее глазах. После нескольких минут отчаянных попыток реанимации акушерка запаниковала. Сообразив, что спасать детей одновременно она не сможет, несчастная женщина, подхватив на руки обоих, рванулась за реаниматологом.
В этот момент на здание обрушился чудовищный удар. Свет погас, но почти сразу заработал резервный генератор, и стало ясно, что роддом постигла катастрофа. Коридор отделения был завален строительным мусором и обломками мебели, от пыли почти ничего не было видно.
На первом этаже было спокойнее, хотя и тут в воздухе клубилась пыль, а на полу лежали куски обвалившейся штукатурки. Семен Аркадьевич принимал роды в процедурной, расположенной как раз под ординаторской родильного блока и над одним неприметным люком в подвале клиники.
Тамара распахнула двери и столбом застыла на месте. В луже черной крови распласталась на спине безымянная роженица. Ее обнаженное тело было прекрасно даже в посмертии. Золотые волосы расплескались волной по зеленому кафелю пола, умиротворенное лицо было повернуто в сторону выхода. На губах покойной застыла легкая улыбка. Между бесстыдно раскинутых мраморно-белых ног зияла чудовищная рана, будто ребенка силой вырвали из чрева матери.
Рядом с роженицей, лицом вниз, лежал Семен Аркадьевич. Реаниматолог был безусловно мертв, если так можно выразиться. То есть, судя по следам разложения, он скончался дня три назад и никто не озаботился укрыть тело от летней жары.
Помер Семен Аркадьевич скверно: - к его груди присосалось мерзкое создание, напомнившее Томе толи помесь краба с плацентой, толи разросшуюся до размеров чайного блюдца амебу. «Амеба», крепко обмотавшая своим хвостом-пуповиной горло реаниматолога, уже выела половину живота трупа и сейчас, как слизняк клубнику, обгладывала его грудину.
Картину гармонично завершали два детских трупика у Тамары на руках и один вполне здоровый и довольный жизнью младенец под боком у мертвого реаниматолога.
Тома издала сдавленный крик. Ее взгляд остекленел и медленно переместился на единственного живого ребенка. Мысли смешались и приобрели совсем беспорядочный ход. Диктовался он индийскими фильмами, горячо любимыми акушеркой.
В этих фильмах частенько фигурировали обмененные в больнице новорожденные и их горячая, драматичная и счастливая в развязке любовь. У безумных мысли сразу воплощаются в действие, минуя стадию критического осмысления. Обмен мертвых детей на живого был проведен без колебаний.
Тамара Петровна со спокойной целеустремленность направилась на второй этаж, вызволять оставшуюся в палате роженицу. Детский плач из разрушенной ординаторской заставил ее отклониться от своего пути. В чашеобразном углублении полу у оплавленного сейфа заливалась криком девочка, перепачканная цементной пылью.
Ничуть не удивленная происходящим Тома подхватила второго младенца – ситуация полностью укладывалась в безумный сценарий, сложившийся у нее. Когда она появилась перед Верой, в отчаянии метавшейся по отделению в поисках помощи, вид у акушерки был поистине героический.
Покрытая слоем пыли с головы до ног, с горящим взором и двумя орущими младенцами на руках, Тамара Петровна напоминала героиню американского блокбастера. Вера до конца жизни была уверенна – отважная женщина, рискуя жизнью, спасла из огня ее детей. Оставив младенцев матери, акушерка, не говоря ни слова, развернулась и направилась к выходу.
В холле первого этажа ей снова встретился мертвый реаниматолог. Полуразложившийся труп Семена Аркадьевича целеустремленно полз к приоткрытой двери подвала, оставляя за собой след из дурно пахнущей слизи. Одной рукой оживший покойник крепко сжимал еще недавно пожиравшую его плоть крабо-амебу, а другой вполне успешно использовал для перемещения.
Лицо Томы исказила дикая усмешка. Посмеиваясь и бормоча что-то нечленораздельное, она прошла мимо по-прежнему спящего сном праведника вахтера, и скрылась в беспроглядной темноте ночи.
Спустя несколько месяцев, уже по первому снегу, в ворота маленького северного монастыря постучались. Сестра привратница впустила изможденную, оборванную женщину. На все вопросы о себе она отвечала молчанием или тихонько плакала. Документов при ней не было, но по абсолютно седым волосам еще не старой пришелицы, можно было предположить, – судьба ей выпала нелегкая.
25
Жутко агрессивный Гигантский кальмар, плод алкогольного бреда моряков и американских киносценаристов.