Потребность в алкоголе вернулась с победой.
Алкоголем я блюю, только если уж никак не могу удержаться или если в этом действии возникает некая практическая необходимость. Запаха и кислого привкуса просто не выношу. Это примерно то же, что сказать: хотите получать от рвоты удовольствие — вырывайте хорошей едой. Извращение полнейшее. Никогда и в голову не приходило чем-то подобным заниматься. Мысль о жизни без рвоты в уме у меня совершенно автоматически перетекла в мысль о желании выпить. У меня даже нет права смеяться над вымученными силлогизмами старого ублюдка… хотя нет, свою правду я чувствую отлично. Алкоголь, который попадает ко мне в кровь прямехонько через вкусовые рецепторы. Без промедления. Алкоголь, который всосется как можно скорее, алкоголь, курсирующий по моим кровеносным сосудам, — да, это единственное, что в силах помочь мне сейчас.
* * *На Токио стремительно обрушился мокрый снег. Бутылка белого вина и бутылка джина. Вообще-то по-настоящему мне бы хотелось анисовой водки, но она уже закончилась. Бросаю бутылки в пакет и направляюсь к журнальной стойке у дверей, прихватываю несколько попавшихся на глаза изданий. В одном из журналов, кажется, какая-то моя статья быть должна, но я боюсь взглянуть. Мозг требует от меня одного — как можно скорее напитать его алкоголем, мое второе «Я» как умеет старается препятствовать «Я» основному — блин, эти ребятки у меня в голове никак не могут между собой ужиться. Женщина, злящаяся на ту, что умоляет о выпивке, совершенно не беспокоится, ей плевать, никого она удержать не пытается, нет, она просто стервозность свою проявляет. Мысли мои и действия совершенно не связаны между собой. Я бегло просматриваю содержание нескольких журналов. Питие и рвота — проблемы страшные, чудовищные, но что-то о них нигде не упоминается. Ни один журнал их и близко не касается — похоже, такие вещи вообще происходят только где-то на других планетах. Нет уж, скорее я почувствую симпатию к журналу, освещающему проблему молодежных байкерских группировок. У меня гораздо больше веры в моделей, подсевших на винт. И уж как удержаться от сочувствия к женщинам, признающимся, что они стараются любой ценой удержать своих любовников, что бы те с ними ни делали?
Я что — одна такая? Я что — уникальна?
Накатывает раздражение столь сильное, что противостоять ему уже невозможно. И еще — боюсь голосов… Господи, как же я мечтаю о едином, связном потоке мыслей! Стою, поглощенная чтением, листаю страницы журнала. Миура Рисако [1]. Это еще кто, черт подери? А, все, точно, вспомнила — жена Миуры Кадзу. Того футболиста. Он за какую команду сейчас играет-то — за «Верди Кавасаки»? Слушай, да ты откуда вообще эту фигню знаешь? Давно ты стала себе башку забивать и мозги плавить еще и проблемами Национальной футбольной лиги, ехидно интересуется голосок, и хотя я немедленно приказываю ему заткнуться, это прорывает плотину. Теперь у меня в голове — полное разноголосье, творят, что хотят, затеяли игру в «Угадай, какая команда Национальной лиги — из какого города»! «Белльмер»… Хирацука. Кашива? «Рейсоль». «Юбилей?» Ивата… Киото? «Перпл санга». Урава?.. «Редс». Заткнитесь на хрен. ИОКОГАМА? Два разных голоса создают мощный стереоэффект — вопят, явно соревнуясь, одновременно один кричит «Маринос», другой — «Флагелс», а потом еще один голос вклинивается — ладно-ладно, пока мы идем просто замечательно, но как же мы забыли «Ганба» и «Серизо» из ОСАКИ?!! — и я едва не взрываюсь.
— Ух ты, так она ребенка родила, надо же, — тихонько бормочу себе под нос. Снова с головой ухожу в чтение, листаю журнал. Плевать мне, Миура Рисако там или еще кто, плевать кто, я просто хочу снова оказаться на собственной стороне бытия. «Уверена, кроме меня, найдется не так уж много женщин, способных на девятом месяце беременности заниматься на велотренажере», — утверждает Миура Рисако. «И действительно, она выглядит сейчас так же великолепно, как и когда работала моделью», — продолжает автор статьи. Потом Миура Рисако возвращается, ее цитируют: «Я ощутила настоятельную потребность в действиях, понимаете? Примерно так: я должна снова стать собой — сейчас или никогда».
Потребность в действиях.
Я должна снова стать собой — сейчас или никогда.
Не сделаю сейчас — не сделаю уже никогда.
«В выходные мой основной мотив — расслабиться и насладиться своими хобби. Но в моем гардеробе вы не найдете потрепанной домашней одежды. Нет, я предпочитаю, чтобы основное настроение создавали элегантные и простые черные вещи от Ральфа Лорена или «Эмпорио Армани», а завершающим штрихом к облику становятся спортивная обувь и вязаные шапочки». Слушай, ты, сучка, как, черт подери, ты ухитряешься расслабляться, если превращаешь отдых в гребаные «мотивы»? «Расслабление: — тяжкая работа, которой занимаются в свободное время». Потрясающе, просто потрясающе. Ну и гадство же… Стоп. А на кого это я злюсь?.. И вот так — впервые за почти что десять лет в журналистике — я наконец-то постигаю значение слова «монтаж». Журналы не редактируют — монтируют. Конечно, в кино, телесериалах и всяких таких штуках тоже присутствует монтаж, а как же. Вопрос в том, что этот монтаж собою являет? Задача монтажера — создать образ некоего человека или группы люден, соединяя между собой сцены и эпизоды. Чтобы составить каждую из таких сцен, монтажер должен выбрать кадры с наиболее удачным освещением и склеить их вместе. А потом все, что было вырезано, тонны, километры пленки, просто выбрасывают. Кадры, выкинутые в мусорную корзину ради успеха кадров выбранных, брошенные и забытые вместе со всем трудом, потраченным на их съемку — со всей монотонностью и скукой, изнеможением и депрессиями, — нежелательные, нежеланные, это обыденность, повседневность, ведь большая часть жизни каждого из нас проходит именно среди кадров, которые вырежут на монтажном столе.