Стук в дверь. Входят санитары.
Берлага (ужасным голосом). Я не более как вице-король Индии!
Санитары молча подхватывают Берлагу под руки.
Шурин. Вы с ним не церемоньтесь, товарищи! По шеям его! По шеям!
Санитар. У нас не полагается. Документы есть? Шурин. Пожалуйста!
Берлага (вопит). Где мои верные наибы, магараджи, мои абреки, мои кунаки, мои слоны!..
Санитары уводят Берлагу. Снова гудок.
Шурин (задумчиво). Вот про абреков и кунаков он напрасно. Они, кажется, на Кавказе водятся, а не в Индии. Ну, ничего! Для сумасшедшего сойдет!
Действие второе
Палата для больных с неправильным поведением в психиатрической больнице. Четыре койки. На трех из них лежат в халатах: Старохамский, Диванов и Тихон Маркович. Четвертая койка пуста. Стол. Диван. Входит старик-санитар с посудой, накрывает на стол. При виде санитара больные вскакивают как по команде.
Старохамский (стоит на кровати, задрапировавшись в одеяло). И ты, Брут, продался большевикам!
Санитар. Ладно, ладно, продался и продался.
Старохамский (размеренно). Холуй! Плебей! Илот! Не видишь, с кем разговариваешь? Перед тобой Кай Юлий Цезарь! Шапки долой!
Санитар (расставляя тарелки). А я и вовсе без шапки.
Старохамский. Дешевка! Вольноотпущенник! Когда римляне опомнятся и снова призовут меня к власти, я брошу тебя на съедение крокодилам! (Демонически хохочет.) Крокодилы любят есть низшее сословие.
Диванов (стыдливо прикрываясь). Не смотрите на меня такими глазами! Мне стыдно. Я голая женщина. Отвернитесь. Противный! (Хихикает.)
Санитар. Беспокойная палата. Во всем заведении нет хуже.
Диванов. Ваши ухаживания становятся несносными. Вы самец!
Санитар (огорченно крутит головой). Самец! Тут всего наслушаешься. Самые различные слова говорят, как в пивной. Пойду лучше в милицию служить, там много спокойнее и обмундирование нового образца выдали и жениховские перчатки.
Тихон Маркович (быстро становится на четвереньки и, высоко подняв обтянутый, как мандолина, зад, отрывисто лает и разгребает пол задними лапами в больничных туфлях). Гав, гав, гав!.. Р-р-р…
Санитар. Тьфу, черт! Я до сих пор не могу привыкнуть, каждый раз пугаюсь.
Диванов (поет хриплым басом). «Все говорят, я ветрена бываю, все говорят, что любить я не могу».
Старохамский. Пуэр, соцер, веспер, генер, либер, мизер, аспер, тенер. Скифов надо душить! И плебеев надо душить, чтоб не зазнавались!
Тихон Маркович (заливисто лает).
Санитар уходит. Больные сразу же успокаиваются.
Тихон Маркович (поднимаясь на ноги, плачевным голосом). Господа! Я больше не могу ходить на четвереньках! Это выше моих сил. И наконец, я охрип.
Диванов. Да, Тихон Маркович, лаять вы стали как-то того… кисловато.
Тихон Маркович. Вы думаете, это легко? Весь день на четвереньках! Весь день на четвереньках! Смотрите, у меня на ладонях даже мозоли выскочили.
Диванов. Не надо было идти в собаки, не надо было прятаться в больнице.
Тихон Маркович. Легко сказать, не нужно было прятаться. Значит, по-вашему, господин Диванов, я должен был отправиться в банк и внести 48 000 налога по моему кустарному производству? Нет, я еще не сумасшедший!
Диванов (совздохом). Вам хорошо. В крайнем случае, вы получите «минус шесть», таким, как вы, больше не дают. Ну, и будете жить где-нибудь в Калуге или в Твери. А мне, дорогой песик, пять лет со строгой изоляцией – это минимум, понимаете, прожиточный минимум. (Грустит.)
Тихон Маркович (ободряюще). Зато амплуа легкое – кокетливая дамочка, поет романсы…
Диванов. Романсы!.. (Грустит.) Да, я пою романсы, а на душе у меня клоака, понимаете, клоака!
Тихон Маркович (рассудительно). А вы б не вредительствовали – и не была б клоака.
Диванов (задумчиво). Сколько я вам сказал минимум? Пять лет? Гм. . Если не все восемь. Одна надежда, что здесь отсижусь.
Тихон Маркович. Дай бог, дай бог. Пока удалось отлаяться. Хорошо еще, что главный врач в отпуску. Говорят, великий дока на симулянтов.
Диванов. А мне и докторша что-то не нравится. Какая-то она слишком ласковая.
Старохамский (приближается). Ни черта она не понимает. Невежда. Советский вуз окончила. Можете себе представить ее научный багаж? Никакого багажа. Нет, нет, пропало дело народного образования в России, погибло! Все погибло!
Тихон Маркович. Я вам все-таки удивляюсь, мосье Старохамский, с вашим гуманитарным образованием вы могли бы иметь видное положение.
Старохамский (трагически). У большевиков? Ни-ког-да! Я был идеалистом, и я остался идеалистом. И даже сюда, в сумасшедший дом, я пошел по высоким идейным соображениям. Не-ет! С большевиками я жить не могу, уж лучше поживу здесь, рядом с обыкновенными сумасшедшими. Эти, по крайней мере, не строят социализма. И потом, здесь кормят, подчеркиваю, господа, совершенно даром кормят. Завтраки, обеды и ужины. А там, в ихнем бедламе, надо работать! Там даром ничего не дают! Но старый присяжный поверенный Старохамский на ихний социализм работать не будет. Слышите! Не будет!
Тихон Маркович (всплескивает руками). Ай-яй-яй, какая политическая целеустремленность!
Старохамский (с жаром). Здесь у меня, наконец, есть личная свобода! Свобода совести! Свобода слова! (Через палату проходит санитар. Старохамский визгливо орет.) Да здравствует Учредительное собрание! Все на форум! И ты, Брут, продался ответственным работникам! (Оборачиваясь к собеседникам.) Видели? Что хочу, то и кричу. А попробуйте на улице! В два счета напорешься на какого-нибудь пролетария!
Диванов (подходит с картами в руках). Ну, что вы всё о политике и о политике! Давайте перебросимся в шестьдесят шесть.
Старохамский (оживляясь). Без двадцати и сорока?
Диванов. Без двадцати и сорока.
Старохамский. По гривеннику очко?
Диванов. По гривеннику.
Старохамский. И второе из обеда?
Диванов (секунду в нерешительности). Идет, второе из обеда.
Садятся на кровать, сдают карты.
Тихон Маркович (жалобно). А я?
Диванов. Сегодня вы на стрёме, Тихон Маркович. Становитесь к дверям, а то кто-нибудь войдет.