Черногорцы чутьем охотников распознали в Вере богатого человека, поэтому почти в каждом кафе к ним подходили продавцы недвижимости, предлагали квартиры, виллы, недостроенные объекты или возможность открыть собственную фирму.
Когда речь заходила о предстоящих планах, Вера смеялась, вспоминая, как назвал ее чешский водитель, с которым она едва не столкнулась на узких улочках Праги. «Зачаточница». Потом выяснила, что это слово определяет начинающих водителей. Павел же сообщил ей, что писатель по-чешски «списывател», и в этом есть определенная доля правды.
И все же совсем рядом дул сквознячок опасности, который не оставлял шанса на полную беззаботность. Где-то рядом были люди Астахова, тот же Володя Среда, где-то рядом налегал на виньяк Хромов, но до времени «Ч» оставалось все меньше времени.
Самым невероятным было то, что Хромова в аэропорту действительно встречал лохматый и небритый гений современного кино Эмир Кустурица.
- Фантастика! - оценила происходящее Вера.
- Он очень отзывчивый человек и такой же депрессивный, как я, - пояснил Павел, - у нас с ним одинаковые тараканы в головах. Я как-то читал интервью, в котором у Кустурицы глупый журналист спросил: не боится ли он, что из-за того, что он принял православие, от него отвернутся многие друзья и он останется один. Кустурица спокойно ответил: со мной будет Бог, а кто еще нужен?
- Просто... и гениально.
Кустурица подошел к ним с добродушной улыбкой на широком лице, в сопровождении переводчика, чтобы спросить у Веры, предварительно извинившись за незнание великого и могучего русского языка:
- Вы действительно та женщина, которая хочет стать бедной, но любимой?
- Да, - просто ответила Вера.
- А вас она нашла по объявлению в газете и наняла в качестве друга? - спросил он у Павла.
- Да, - так же просто, немного смущаясь, ответил Словцов.
- Хорошее могло бы получиться кино, - рассудил режиссер. - Но пока, - он с улыбкой посмотрел на Хромова, - разыграем сказку в жизни. Это весело! У меня все готово.
- Денег хватит, - на всякий случай подтвердил Хромов, отчего Кустурица поморщился, словно его потревожила старая болячка. Он что-то буркнул на сербском, что переводчик предпочел оставить без перевода.
Затем режиссер дал Хромову какой-то документ с печатью.
- Что это? - спросил Юрий Максимович.
- Виза на въезд в мою деревню. Я там мэр, у нас демократия наоборот. Не жители выбирают мэра, а мэр выбирает жителей. Это вам понадобится, чтобы проехать туда...
- А им? - кивнул Хромов на Павла и Веру.
- Для них мы построили другую, на окраине Будвы. Все думают, что там будет сниматься кино. Русские снимают, мы помогаем. О Будве поэт сказал, что город построен из камня и любви. Так что для влюбленных подходит.
Согласно разработанному плану, в назначенный срок Павел и Вера переехали в деревушку, обустроенную в качестве декораций к предстоящим событиям. Напоследок они пообедали в ресторане «Stari grad», прощаясь со старым городом и лабиринтом его музейных улочек. Перебираться пришлось еще дальше курортного поселка Бечичи и еще выше - в горы.
Теперь в их распоряжении был небольшой сербский домик с прилегающим к нему садом и хозяйственными постройками. Пожилая сербская пара с удивительно сочетающимися именами Станко и Станка переселились во флигель, где жили летом, и напоминали о себе только шикарными застольями в обед и ужин, ароматным кофе по-восточному на завтрак и лучезарными улыбками, если приходилось-таки столкнуться с ними во дворе или в саду. Оба они хорошо знали русский язык и, как выяснилось в один из вечеров, русские песни. Станко, впрочем, не прочь был поговорить и о политике, и о славянском братстве, поругать Штаты и гнилой Запад, найдя в лице Павла не только собеседника, но и соратника. Вера и Станка в таких случаях тихонько говорили о своем - о женском, иногда все вместе пели под чистую, как слеза, сливовицу-ракию или домашнее вино, а в один из вечеров Павел читал стихи.
2
«Как случилось, как же так случилось!
Наше солнце в море завалилось.
Вспомню поле Косово и плачу,
Перед Богом слез своих не прячу.
Кто-то предал, ад и пламень лютый!
В спину солнца нож вонзил погнутый.
Кто нас предал, жги его лют пламень!
Знает только Бог и Чёрный камень.
И наутро над былой державой
Вместо солнца нож взошёл кровавый.
Наше сердце на куски разбито,
Наше зренье стало триочито:
Туфлю Папы смотрит одним оком,
Магомета смотрит другим оком,