- Ерышов Сергей Петрович, - представился он и добавил вместо Павла: - Словцов Павел Сергеевич.
- Может, вы и на остальные вопросы ответите сами? - с улыбкой спросил Павел.
- А как вы думаете? Обязательно отвечу, для того я и здесь, чтобы ответить на те вопросы, на которые сейчас ни у кого нет ответа.
Одетый в темные джинсы, джемпер и серый пиджак, Сергей Петрович являл собой типичного сыскаря, как их представляет кинематограф и как, вслед за кинематографом, они сами представляют себя. Вопросы он задавал жестко, но вежливо, и на каждый требовал подробного ответа. Разумеется, первым был вопрос о знакомстве с госпожой Зарайской. Павел гладко изложил согласованную с Зарайской версию. Добавил только, что Вера Сергеевна планирует и дальше, как признанный меценат, поддерживать исследования в области словесности и фольклора. Новая история каллиграфическим почерком легла в блокнот следователя. Потом последовал вопрос об обстоятельствах знакомства с Хромовым, а также Николаем и Петром. Здесь все было просто, кроме одного. Каким-то чутьем из показаний охранника Володи следователь пришел к заключению, что Хромов ревновал Веру к Павлу. Никакие заверения в том, что подобные подозрения не имеют под собой оснований, в расчет не принимались. Ерышов дотошно пытался копнуть эту тему с разных сторон, вопросами типа: «А вы не думаете, что Вера Сергеевна взялась помогать вам, исходя из того, что вы нравитесь ей лично?». Правда, в эту схему не очень помещались охотники Коля и Петруха.
- Петра мне увидеть не посчастливилось, - сообщил Словцов.
- И все же, зачем Вера Сергеевна отправила с вами на охоту охранника?
Вот это был самый каверзный вопрос, ответа на который Павел придумать не успел.
- Ну так, чисто из техники безопасности. Я все же поэт, а не таежный охотник. Вдруг ножичком поранюсь или ствол не в ту сторону направлю.
- Правда, служили в разведроте и кое-где побывали. Извините, мне пришлось изучить не только ваш паспорт, но и военный билет. Кроме того, пока вас оперировали, успел навести кое-какие справки.
- Да когда это было! - хотел махнуть рукой Словцов, но скорчился от боли.
- А вот на вашей работе не знают, что вы отправились собирать фольклор, и очень удивились такому раскладу.
- Какой же вы шустрый, - с сожалением сказал Павел. - А вот у нас - в средней полосе, знаете ли, человека убьют, и не одного, а дело могут через полгода открыть. Друг мой, милиционер, жаловался, сплошные «глухари», говорит.
- У нас нерасторопных не держат. И спрос с нас жестче. Здесь, знаете ли, живут в основном обеспеченные люди, а преступность, опять же, в основном приезжая.
- Вы на меня намекаете? - улыбнулся Словцов.
- Да нет, по вам видно, что вы «ботаник»... Простите...
- Ничего-ничего, но мне все же больше подойдет - филолог.
- Извините, мы так за глаза...
- Да я знаю. Хорошо хоть не «лох», как говорят мои студенты.
- А вот насчет Хромова вы поосторожнее, по нему я тоже справки навел, за ним всякое может быть.
- Но ведь если б не мое плечо, пуля досталась бы ему.
- Не факт, - уверенно и серьезно заявил Сергей Петрович и повторил: - Не факт. Может, к тому времени как раз вас на мушке держали, а вы дернулись не к месту, снайпер и оплошал.
- Скажете, снайпер! Я ж потом еще минут пять к нему спиной лежал, из меня дуршлаг можно было сделать.
- И все же Хромова поостерегитесь. Москвичи к нам в основном приезжают денег срубить, а этот - один из немногих, кто приезжает тратить. Ну и в элите поговаривают, что к Зарайской он явно не равнодушен. А тут вы... с фольклором.
- Спасибо за совет, Сергей Петрович.
- Не за что, Павел Сергеевич, вот номер моего мобильного, если вдруг что-то узнаете, что-то вас напугает, ну и вообще на всякий случай. А у вас есть мобильный?
- Не поверите, я от души шваркнул его об стену.
- Достал?
- Нет, просто мне некому было звонить. И мне никто не звонил.
- Так вы счастливый человек, Павел Сергеевич.
- Сам о себе я этого не знал.
- Выздоравливайте.
- И вы не кашляйте.
3
Время в больнице тянулось однообразно и добавило Словцову хандры. Валяясь целыми днями, бессмысленно уставясь в телеэкран, он вдруг начал понимать, что обладает каким-то сверхчеловеческим знанием. Может быть, он сам выдумал его себе, но даже выдуманное, оно находилось в нем. Он смотрел на страдания больных, на порой равнодушную суету медперсонала, на ворчливых санитарок и чувствовал себя совершенно отстраненным от этого больничного мира. Более того, вся мирская круговерть казалась ему бессмысленной и нелепой. Но самое главное - Павел понял, что ему, как себя ни гони, сбежать, скрыться от этого не удастся, хоть тысячу раз поменяй адрес или пополни армию бомжей. Он вдруг понял, что нет основного, за что он все время держался в этой жизни. Нет любви. И даже Маша, случись им начать все сначала, не вернет ему этого, поистерлась любовь к Маше. А Вика? Поступок ее был сродни предательству, и он, как всякий отец, простил ее, но его любовь, получается, больше ей не нужна. И это понимание опустошало его.