- Павлу интересен будет Центр. Пробки, конечно, но я сама с удовольствием подышу исторической Москвой. На Арбат, Михаил Иванович.
Даже на Каширском шоссе ощущалась плотность движения. Теснота эта после таежных просторов настораживала, даже немного пугала. «Ипподромный ритм жизни», - называл такую суету Словцов. Мегаполис, как и положено, напоминал муравейник, кричал и мигал рекламами, укрывался от глаз Божьих смогом и все же дышал наступающей весной.
- А кто у нас Павел? - спросил генерал.
- Поэт, - опередила Словцова Вера.
- Настоящий?
Павел пожал плечами. Но все же сказал:
- Слишком громкое слово. Я обычно уворачиваюсь от таких лобовых вопросов, предпочитая более широкое по смыслу и менее обязывающее по значению - «литератор».
- Если настоящий, значит, без денег и без цели, - сказал как будто самому себе Михаил Иванович.
- Так точно, товарищ генерал, - согласился без обид Павел, хотя о цели можно было бы поспорить.
- А это вовсе не означает плохо, - опять же самому себе заметил Михаил Иванович. - Хотя, чем ярче поэт, тем лучшая он мишень, не так ли? С легкой усталостью от людской суеты и бессмысленности? - повернулся он вдруг к Павлу.
- Угу, - вновь честно согласился Павел, и продолжил:
«Никому из нас не жить повторно.
Мысли о бессмертье - суета.
Миг однажды грянет, за которым -
Ослепительная темнота...
Из того, что довелось мне сделать,
Выдохнуть случайно довелось,
Может, наберется строчек десять...
Хорошо бы, если б набралось».
- Это не Словцов! - определила Вера.
- Это поздний, незадолго до смерти, Рождественский. Мне не хотелось бы написать когда-нибудь нечто подобное.
- Я слышал, он умирал тяжело - от опухоли головного мозга, - вспомнил генерал.
- А я просто «выбросился в окно», - равнодушно ответил Словцов. - У Рождественского была страшная беда, куда страшнее опухоли, он умирал атеистом. Ну а какое может быть творчество без присутствия в нем Творца? У Рождественского много боли. Много в последних стихах.
- А «в окно» - это как? - шутя нахмуривая брови, вылавливал информацию Зарайский.
- Михал Иваныч, это допрос? - предупредительно спросила Вера.
- Веруня, ты же знаешь, я по другой части, я выведываю! - усмехнулся генерал. - Ну, и вроде как на правах отца, - более смущенно добавил он. - Если ты против, я умолкаю. Хотя нет, мне интересно, как вы познакомились? У вас же не может быть точек соприкосновения! Только не говори, Вера, что ты нашла время для посещения поэтического вечера, которых сейчас и не бывает почти.
- Мы познакомились по объявлению, - спокойно ответила Вера.
- О, дожили, - нахмурился Михаил Иванович.
- А мишенью Павел уже был, тут вы угадали, недавно ему извлекли из плеча пулю.
- Несчастный случай на охоте, - поморщился от возможных предположений генерала Павел и решил их упредить.
- Ну, значит, стреляный воробей.
Дом, к которому подрулил Михаил Иванович, преодолев шлагбаум охраны, судя по всему, был построен еще в начале двадцатого века, а, может, и раньше. Его окружал литой чугунный забор выше человеческого роста, старые липы и клены. Павел бегло огляделся и сразу почувствовал, что здесь находится особый микрокосм Москвы, в нем ощущалось затаенное дыхание истории. «Сивцев Вражек», - прочитал он табличку.
- Вид из окна, - выразил он свое первое впечатление, понятное только Вере.
- Я думаю, вы нас посетите? - спросил, как потребовал, Зарайский. - Мы же тут недалеко. Я тоже живу в интересном доме, - добавил он для Павла, - старая номенклатурная постройка, сталинский модерн.
- Обязательно посетим, куда ж я денусь, - пообещала Вера, чмокнула Михаила Ивановича в щеку и направилась к подъезду.
Генерал, между тем, придержал Павла за локоть, опять пронзил его своим профессиональным взглядом и спросил:
- Ты будешь беречь и любить нашу девочку? Она у нас одна. Но я давно не видел, чтоб ее прекрасные глаза сияли таким интересом к жизни. Знаешь, до этого она была какая-то «замороженная»...
- Михаил Иванович, пока что бережет меня она. Я обязательно вам расскажу, как я докатился до такой жизни, но в том, что мы с Верой встретились, есть высший Промысл. Я сам еще не до конца верю, что это со мной. Но она прекрасна и удивительна. - Павел зачарованно посмотрел вслед Вере. - Надеюсь, - продолжил он, не отводя глаз, - вы не будете мне сейчас читать нотацию и обещать стереть меня в порошок, если я причиню ей боль или обижу? Я и так это понял, еще в аэропорту.
Михаил Иванович поменял выражение лица с обстоятельного на улыбчивое:
- Дерзай, парень, я б тебя в аналитический отдел взял, если б встретил в свое время.
- Похоже, я в подобном работаю сейчас. У Веры Сергеевны Зарайской.