Словцов, от которого она за все это время ни разу не слышала скверного слова, тяжело выругался. Он явно был обескуражен. Торопливо оделся и не решался разбудить Лизу. Рука его автоматически потянулась к бутылке с вином, а от голоса Веры он вздрогнул так, что, показалось, вместе с ним содрогнулась вся комната, во всяком случае - все воздушное пространство в ней.
- Лучше - водки, - посоветовала Вера, демонстрируя стакан в своих руках.
- Лучше, - хрипло согласился он, подошел к холодильнику и бесцеремонно опрокинул в себя остатки водки прямо из горлышка, будто колодезную воду в знойный день.
Выждав, пока водка уляжется, он заговорил:
- Я не знаю, что это было, но это точно было не по моему желанию, а, скорее, против него. Полагаю, что все мои аргументы бессмысленны и абсурдны, как и все, что тут... Короче, я уволен. Вещей у меня немного, соберусь быстро.
- Паша, ты никогда не был похож на банального ловеласа-истребителя, и мне очень хочется тебе верить... - Вера запнулась, теперь после водки ей хотелось просто по-женски заплакать. - Потому что верить уже совсем некому.
- Вер, это наваждение какое-то... - Словцов поискал слова и вспомнил: - Вудистика! Зомбирование! Я даже не знаю, что здесь было... Мы просто обедали. Лиза, конечно, красивая, стройная, вон... - Он набросил на голое тело плед с кресла. - Но я не испытывал... В общем, не мог я... Но, получается... Прости, я предчувствовал, что мой кусок счастья просто так мне никто не даст...
- А мой?! - справедливо спросила и одновременно возразила Вера. - Слушай, ты дома... в семье скандалы устраивал?
Павел посмотрел на нее с интересом и, недолго думая, признался:
- Бывало, еще как. Я же думал, что я поэт...
- А я не хочу, не умею устраивать скандалы.
- Я понял, я тихо уйду, - грустно сказал Словцов и двинулся к лестнице, чтобы подняться в свою комнату собирать вещи.
- Я тебя не выгоняла, - заявила ему вслед Вера, - я еще сама не знаю, как к этому относиться.
- Зато я знаю...
- Но я тебя и не увольняла.
- По контракту - имею право...
- Паш, ты так говоришь, как будто я в чем-то виновата.
В этот момент пришла в себя Лиза. Она с удивлением, словно только что родилась, осматривалась в комнате. Сообразив, что она голая, а вокруг разбросаны ее белье и вещи, Лиза что-то вспомнила и оценила это весьма оригинально:
- Э, я не нанималась кухаркой с полной отдачей! Что за фигня?
- Хочется спросить об этом у тебя, Лиза, - Вера уселась со стаканом в кресло, наблюдая, как спешно одевается ее домработница.
- Вы щас скажете, что я у вас всех мужиков отбиваю, но можете резать меня на куски, у меня и в мыслях не было! Фигня какая! Полная фигня! И в этой фигне я ни фига не понимаю!
Павел, между тем, скидывал свои немногочисленные вещи в сумку и подошел к окну, пытаясь хоть как-то упорядочить мысли в голове.
- Я же говорил, вид из окна здесь никудышный, - начал он вслух, но, тем не менее, почувствовал вдруг такой мощный приступ тоски, отчего показалось, что подкашиваются ноги, как бывает только от дикого страха. Тоска пришла с осознанием, что в какие-то считанные минуты он потерял Веру и не имеет никакого морального права за нее бороться. Да, в мире богатых было комфортно, но неуютно. Для пребывания в нем нужна специальная подготовка. Типа, «курс молодого бойца». А потом, соответственно, присяга на верность существующему положению вещей и принятым нормам поведения. Внешним нормам. Он точно знал, что все произошедшее за обедом являлось следствием воздействия чего-то. Но покуда это «что-то» не поддавалось дешифровке. Пока что тоска и боль перевешивали все остальные чувства, в том числе возможность трезво оценить произошедшее. Работая над романом, он уже стал ощущать себя провидцем или хотя бы толковым психологом. Но на такую «узловую подлость» сюжета, по придуманному им определению, он, как автор, был неспособен. Пообедали, что называется, в кругу семьи. Что было бы, если б Вера не опоздала? Но ключевое слово «обед» заставило мысль пульсировать точечной болью в правом виске. Она требовала: надо уходить, надо уходить, надо уходить... И отзывалась эхом в левом: стыдно, стыдно, стыдно...
- Вид из окна никудышный, а уезжать не хочется, - признался себе вслух Павел, но, вместе с тем, взял в правую руку сумку, левой он нащупывал в кармане джинсов ключ. - Ключ Егорыча «выстрелил», как и полагается, в следующем акте пьесы.
Спустившись в гостиную, Павел выложил на стол из портмоне пластиковую карту, которую в Москве дала ему Вера. Заметив это, та обиженно сказала: