- Знаешь, что самое страшное в жизни? - спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил: - Это когда всю жизнь думаешь сделать что-то главное, готовишься к нему, собираешься с силами и мыслями, а потом, оказывается, что ты это уже сделал, но никто этого не заметил, даже ты сам....
- Самое страшное, - спокойно возразил Джамшид, - это когда тебе нечем кормить своих детей... Страшно, когда они умирают...
Павел опустил голову, осознавая жуткую правоту Джамшида. Звякнула и покатилась из-под ног Словцова пустая бутылка, и они оба посмотрели на нее так, будто это был неопознанный летающий объект.
Следующим встречным для Словцова стал охранник Зарайской Владимир Среда. Как только Павел расстался с Джамшидом, подобно «неотложке» появился на черном джипе Володя. Открыв окно, он позвал:
- Павел Сергеевич, садитесь!
Словцов нисколько не удивился, только понимающе покачал головой.
- Так и знал. Шахиня приказала пасти свою частную собственность. Ведь так?
- Так, так, Павел Сергеевич, садитесь, здесь стоять нельзя.
- Стоять вообще нельзя, надо двигаться! Двигаться дальше! Среде стоять нельзя, потому что на подходе четверг. Всегда надо догонять вторник! Ну раз уж, - Павел плюхнулся на сидение рядом с Володей, - за мной установлено наружное наблюдение, то придется тебе, Володя, терпеть мои пьяные выходки. Не возражаешь?
- Нет. Куда вас везти?
- Вестимо куда - в магазин. Знаешь, Володя, я подолгу не пью, но когда начинаю, мне хочется выпить со всеми хорошими людьми сразу. Выпьешь со мной, Володь? - в голосе Словцова прозвучала настолько убедительная интонация просьбы, что Среда посмотрел на него с интересом и пониманием.
- Если так надо, выпью. Только надо машину паркануть где-нибудь.
- Поедем к Егорычу, у меня ключ, там нам никто не помешает. Сейчас наберем самого качественного алкоголя. Я, например, не прочь текилы... А ты?
- Можно, - согласился Володя.
- И поесть чего-нибудь... О, какая милая девушка за рулем, так бы и развернулся вслед за ней! - Павел из состояния депрессивного переходил в состояние куража.
Это было не желание утопить все неприятности в алкоголе, это была жажда лететь. Просто лететь над всем и вся, залихватски выкрикивая чего-нибудь встречным-поперечным, приставая к миловидным девицам, угощая всех напропалую, независимо от пола, возраста, социального статуса и прочего надуманного разделения. Что-то похожее порой закатывали русские гусары, купцы да, впрочем, все русские люди по мере средств или по их полному отсутствию, потому как на Руси, чтобы выпить, деньги не обязательны.
- А что за праздник? - спросил Володя.
- Праздник?! - сам себя в ответ спросил Павел. - Отмена крепостного права! Юрьев день, туда его! - Он чуть, было, не рассказал Володе о том, что пару часов назад произошло в доме Веры, но остатки трезвого рассудка победили: - Володя, когда праздника нет, но его хочется, то следует его обязательно придумать! Сегодня я буду лететь, а завтра шмякнусь о стенку, и поминай как звали. У меня есть начатый роман, он всегда будет начатым, завершить его невозможно, чтобы завершить - надо умереть, вернуться с того света и завершить! У меня самый сложный вид конфликта в литературе - внутренний, психологический. Это, знаешь, когда герой не в себе, не в ладу не только с миром внешним, но и с самим собой. Причем мой конфликт неразрешимый. Я, как перцем, сыплю на него сюжетными элементами, столблю, дроблю, промываю, делаю всевозможные кульбиты, но в итоге получается жуткое варево, которое мне не по зубам, не по сердцу, а весь мир мне по фигу...
- Вы это преподавали, - спокойно ответил Володя, не отвлекаясь от дороги.
- Точно, - грустно согласился Павел, словно фраза охранника способна была оборвать его кураж на полуслове.
- Вот. Маркет «Виктор». Направо - закусить, налево - выпить. В бардачке дисконтная карта, если надо.
- Не надо, - по-барски отмахнулся Словцов. - Аванс пропиваем. Аванс за непрожитую жизнь и несостоявшуюся любовь.
- Вы потом буйным не станете? - испугался вдруг Володя.
- Нет, я обычно растекаюсь, как мороженое, и стихами булькаю. Могу еще песню спеть. Это не страшно?
- Не страшно, - улыбнулся Володя.
Павел направился, было, к магазину, но на полпути остановился и, обернувшись, прокричал:
- А вот если англичанина какого встретим, могу нарушить его дипломатическую неприкосновенность и абсолютно не по-джентльменски набить ему англосаксонское мурло. Американцев уже не могу, вдруг родственниками будущего зятя окажутся. А этих сэров-пэров-лордов можно бить по мордов! - срифмовал он и снова двинулся к магазину.
3
Они сидели в квартире Егорыча уже третий час. В расход шла третья бутылка. После текилы и виски Словцов вдруг открыл коньяк, нарезав дольками лимон и наломав шоколад. Текилу «смазывали» солью, виски «проталкивали» мясными деликатесами, к коньяку, кроме лимона и шоколада, был еще сыр трех сортов. И вся эта взрывная смесь еще не «ушатала» поэта, который все три часа говорил с редкими паузами, в которых позволялось вставить слово и Володе. Среда, прилично захмелевший, с удивлением взирал на алкогольную стойкость сочинителя.