– Мне нужно будет познакомиться с ребятами, которые служили в Чечне. Афганцы тоже подойдут, но они для меня староваты. У вас есть отделение «Союза ветеранов – XX век»?
– Я от этого далек, – сказал он. – Я не служил.
– Ты не слыхал – среди твоих знакомых никто в Абхазии не бывал?
– Ты имеешь в виду отдых или что?
– Нет, войну.
– А чего там делать?
– Некоторые воевали. Как наемники.
– Дурачье везде найдется.
– Значит, не знаешь?
– У нас один парень на фабрике в Приднестровье воевал. Только за кого – не знаю. Он себя казаком называет.
– Вот он мне и нужен. Познакомишь?
– Не пойдет. Он меня на дух не выносит. Я про этих воителей ему как-то сказал, что думал.
– И что?
– Хотели меня наказать. Но, к счастью, за мной ребята из моего цеха шли. Вот и сбежали твои казачки.
– Это не мои казачки.
– Так что же ты с ними в Абхазии делал?
Он налил мне чаю и подвинул по клеенке бутерброд.
– Давай договоримся, – сказал я миролюбиво. – У тебя какое отношение к дяде Мише? Ты ему доверяешь?
– Я ему обязан, – ответил Аркадий, не глядя на меня.
– Я спросил – доверяешь?
– У меня нет другого выхода, – сказал Аркадий. – Я ему обязан.
– Допустим, что все же доверяешь. И тогда постарайся доверять мне. Где я был, где я не был – не твое дело. Но если я был, то выполнял задание. И здесь тоже выполняю задание. Я думаю, что мы с тобой по одну сторону баррикады, если тебе это что-нибудь говорит.
– Значит, тебе надо внедриться к ветеранам?
– Значит, так.
– Только этот казачок из Приднестровья как узнает, что ты мой двоюродный, тебя сильно не полюбит.
– Это мои проблемы. Ты мне только его покажи... И подумай, пожалуйста, может быть, есть кто-то еще. Ну чтобы не был к тебе враждебен. Просто ветеран. Должны же здесь быть ребята, которые служили в «горячих точках».
– Пойди в военкомат.
Нет, расположения родственника я так и не добился.
Он долил себе кипятку в чашку и сказал задумчиво:
– А вы там, в Москве, меня разрабатывали. Как Кальтенбруннера.
– Не гордись. Просто дядя Миша не хотел завалить тебя, меня и все наше дело.
– Я в вашем деле не участвую.
– Ни в коем случае. Ты мне только помогаешь.
Аркадий стал собирать со стола.
– Мы так и не решили, – сказал я, – где я буду жить.
– Ладно, поживешь у меня. Куда тебе деваться? В Дом колхозника, что ли?
– А он есть?
– Его нету. Там дискотека. Смешно?
– А как я буду спать?
– Я раскладушку у соседей возьму.
– А Рита?
– А я к ней сам схожу, – ответил Аркадий. Ему бы тут улыбнуться, но он был совершенно серьезен.
Было уже около восьми, Аркадий стал собираться на службу.
– Ты, конечно, можешь дома посидеть, но, если пойдешь куда, оставь ключ под половиком на лестнице.
– Не боишься?
– У меня брать нечего, – сказал Аркадий.
Когда он ушел, я не спеша осмотрел квартиру. Я не обыскивал ее, не мое это дело, хотя дядя Миша осторожно сказал: «При первой возможности осмотрись – мы Аркадия давно не трогали, мало ли что могло измениться. Погляди, какие он письма получает, какие сувениры хранит и так далее...»
Я сказал тогда, что к этому не готов. Пускай они посылают еще одного человека. Специалиста.
– Некогда, – всерьез ответил дядя Миша, – хотя следовало бы. Ну ладно, надеюсь, тебя не покоробит моя просьба – поглядеть, какие он выписывает газеты и какие читает книжки. Не покоробит?
– Нет, не покоробит. Если увижу портрет президента, значит, наш человек, если значок с Анпиловым, то возвращаюсь в Москву?
– Будешь действовать по обстановке. Для нас Аркадий – как оболочка для куколки: под ней не видно, какие у тебя красивые крылья.
Нет, пожалуй, у дяди Миши было определенное чувство юмора.
Так что я послушался полковника.
Я прошел в комнату – там была широкая тахта, наскоро прибранная – видно, Рита спешила, – стол под цветной скатертью, шкаф, две полки с книгами. В самом деле Аркадий жил скудно.
Газет он не получал. Вернее, я нашел номер местной, городской газеты, но есть ли у нее политическое лицо, мне в Москве забыли сказать.
Значков тоже не было, а вместо портрета президента на стене висел коврик – такие, наверное, из Турции привозят – с двумя оленями на фоне леса. Один смотрел на тебя, другой перед собой, поджидая опасность.
Я собрался в город. Закрыл дверь, положил ключ под коврик. Когда я занимался этим, открылась соседняя дверь, из нее выглянула худая женщина лет пятидесяти и вопросительно поглядела на меня. Надо было оправдываться.
– Здравствуйте, – сказал я. – Меня Юрием зовут. Я двоюродный брат Аркадия, в гости приехал. Так что вы не волнуйтесь.
Я включил все свое обаяние. На ее лице, для улыбки не приспособленной, возникло ее подобие.
– Очень приятно, – сказала она. – Меня Дашей зовут. Если что надо, соль или масло – вы ко мне заходите, не стесняйтесь. Мы с мамой живем, она у меня пожилая. А то Аркадий-то у вас небогатый.
– Правда, я заметил, – согласился я с женщиной. – А он что, пьет разве?
Я старался быть таким же обаятельным, доверчивым и вызывающим доверие.
– Да зарплату им уже полгода не платят, – сказала Даша. – А он не очень энергичный. Другие у нас с этой фабрики давно уж ушли – кто в бизнес, а кто уехал. А Аркадий, он, знаете, какой-то вялый. Пьет он, конечно, ну кто не пьет? Но, в общем, не особенно. Просто нет денег.
– А как Рита? – спросил я, чувствуя, что мы с Дашей уже подружки и она от меня ничего не скроет.
– Рита? Шалава. В худшем смысле слова, – сказала Даша. – Я про людей плохо не говорю, но лучше бы Аркаше забыть про нее. У нее же муж есть.
– А он...
Я дал возможность ей развить начало фразы.
– Он-то, конечно, алкаш проклятый, но все равно это хорошо не кончится. Она, говорят, с милиционером жила и с Порейкой.
Тут я насторожился. Фамилия редкая. А я знал, что это глава «XX века».
– А он, Порейко, не возражает?
– Ты смешной, Юрик, – сказала Даша. – Он ее боится. Он только на митингах выступать умеет, а так она его пришибет – ведь моральных устоев никаких, вы меня понимаете? У нее знакомства – вся торговля. Там бандит на бандите ездит, бандитом погоняет.
– Извините. – Я улыбнулся самой трогательной из набора моих улыбок. – А она какое отношение имеет к торговле?
– Торгует, – ответила Даша с отвращением. Она осталась советским человеком. – В Турцию ездит, кожу возит. Докатилась.
Это было хуже распутства.
Конечно, я мог пойти прямо к Порейке или даже в комнатку, которую Союз снимал в горисполкоме, но не хотелось спешить – мне надо было сделать так, чтобы меня туда привели свои люди, местные ветераны.
Я вышел на улицу. Было уже позднее утро. Можно было подъехать до центра на автобусе, он как раз остановился возле наших домов, но народ лез в автобус с таким отчаянием, словно это был последний дилижанс на Клондайк.
Городок оказался оживленным и бестолковым, так как улицы тянулись по склонам, прорезанным ручьями, порой у улицы была всего одна сторона, вторая круто обрывалась к воде.
На площади, куда я добрался минут через десять, я увидел киоск с газетами и журналами. Купил местную, районную «Вперед!», основанную в 1926 году и даже украшенную орденом «Знак Почета». В ней мирно уживались таблица с данными по косовице в колхозах района и объявления вполне столичного характера, включая сообщения о гигиенических прокладках.
– А центральную прессу получаете? – спросил я у толстой грустной женщины армянского вида, которая заполняла собой все свободное пространство внутри киоска, так что ей трудно было поворачиваться.
– Центральный пресса на пятый день прибывает, – пропела женщина с гортанным кавказским акцентом.
Потом я пошел к продуктовым ларькам. Они стояли в ряд, все голубые и одинаковой формы, – видно, в городе были приняты соответствующие решения по эстетике.
Риту я там не встретил, хотя заглядывал в маленькие окошечки, и в последнем не выдержал, спросил: