— Ладно, — парень прикрыл на пару мгновений глаза. — Давай прекратим этот разговор. Я тебя понял — мне не нужно говорить тебе про то, что тебе не нравится. Я, пожалуй, выберу этот вариант и сниму с тебя ответственность за свои поступки, о которых ты не хочешь знать. Сделаю свой, как ты говоришь, выбор.
Эштон чуть дернулся, глянул быстро на Вика и вновь отвернулся. Что ж, тоже выход. Другого он пока не видел.
Виктор снова на некоторое время замолчал, оценивая и примеривая. Насколько сильно все изменится теперь, когда Вик доподлинно знает, что в любой момент времени Эштон может делать то, что Хилу не нравится? Если бы Эштон просто догадался молчать, оставалось бы только думать и быть в неведение об истинном положении вещей, теперь же…
Казалось — выход; оказалось — показалось. Виктор выдохнул и опрокинул в себя остатки спиртного.
— Сначала подумай, — предложил наконец он. — Ты ведь прав, я боюсь, что кто-то переборщит, беспокоюсь. Каким бы самостоятельным ты ни был, каждый рано или поздно оступается или ошибается, и мой давний выбор — этого не допустить.
Вик хмыкнул, заглядывая в окно.
— Так что — подумай. Только не говори мне и хоть изредка о чем-то сообщай. Буду лелеять надежду, что ты все же мне доверился.
— Знаешь, — Эштон скрестил руки на груди, закусив губу. Сейчас он смотрел не на Виктора, а куда-то в сторону. — Теперь мне все это не кажется хорошей идеей. Я начинаю думать, что лучшим выбором для нас обоих будет просто разбежаться и забыть о существовании друг друга.
Может, это и правда было бы лучшим решением. Они просто не могли понять друг друга, а не это ли первый звоночек?
Эш не хотел подчиняться, Виктор привык подчинять. Второй звоночек.
Они совершенно не подходили друг другу, какие бы острые ощущения ни получали.
— Когда это вообще было хорошей идеей? — весьма искренне хохотнул Виктор и поджег еще одну сигарету, вдыхая дым. Решать ничего не хотелось. По крайней мере, сейчас.
— И все же, как бы ты поступил в описанной ситуации? Если бы я встал между тобой и твоим решением сделать не-важно-что.
Виктор подразумевал ситуацию не из уже произошедших, когда Эш делал назло, Виктор мстительно наказывал, и все в итоге были по-своему счастливы. Он предлагал гипотетически поступиться решением ради Виктора. Либо поступиться Виктором ради решения.
— Осознавая теперь, вероятно, что стою я между вами не из-за тупого упрямства все-таки, что тоже бывает, а по причине некоего беспокойства, — сразу пояснил Хил, затягиваясь снова и стряхивая пепел.
Молчание вновь повисло в воздухе.
Эштон обдумывал ответ. На этот раз действительно обдумывал. Обычно он отвечал моментально — лишь бы что, чтобы отвязаться от назойливых и неинтересных вопросов. Сейчас же все было по-другому. Они должны были разобраться.
— Я не знаю, — сказал он наконец медленно, поднимая взгляд на Виктора. В глазах на самом деле читалась растерянность. — Зависит от того, куда бы я шел и как бы ты все это обставил. Я не на каждый тон могу среагировать так, как реагировал до этого, ты ведь знаешь.
Растерянность от Виктора, естественно, не укрылась. Он покивал, долго выдыхая дым, а затем встал и подошел к Эштону, чтобы развернуть к себе и обнять.
— Тогда не стоит спешить, — в очередной раз зарылся он носом в волосы. — Я обещаю быть чуть лояльнее, если ты пообещаешь быть морально готовым, а потому прислушиваться к запретам или ограничениям.
После паузы мужчина добавил:
— Я бы хотел, чтобы от наркотиков ты отказался, — пальцами он вплелся в волосы Эштона, — это будет, в конце концов, единственным доказательством, что ты действительно не подсел. И потом: я слишком плохо и резко к ним отношусь, чтобы, если что, “понять и простить”, понимаешь? Второго шанса не будет.
— А если окажется, что все-таки подсел? — посмотрел на него внимательно Эштон. Ему казалось, что все в порядке. Но он не пробовал вообще не принимать наркотики. И теперь, если он согласится совсем расстаться с любыми наркотиками, то как бы это не оказалось проблемой побольше.
— Что если я просто сам не знаю, что подсел? — Эш не обнимал его в ответ. Разговор не располагал к ответным нежностям. Хотя вряд ли можно назвать то, что делал Вик — нежностью. Он контролировал ситуацию, держа Эша своих руках.
Виктор вдохнул, отвлекшись, казалось, на пейзаж за окном. Впечатление было обманчивым.
— Тогда ты мне об этом расскажешь, — ответил он. Если, конечно, Эштону хватит духа признать себя зависимым и, зная, на что пойдет Виктор, рассказать ему. Вик надеялся, что до такого не дойдет. — И я помогу.
— Привяжешь к батарее? — хмыкнул Эш. Несмотря на тон, весело ему не было совсем. Ему было даже немного страшно, потому что если действительно подсел на наркотики, то он не сможет никому об этом сказать.
— Нет, — отозвался Вик. — Но будь уверен, способ я найду. Если ты мне позволишь, естественно.
Эш зацепился за это слово. “Позволишь”. Это звучало не с его стороны - со стороны Виктора. И это очень много значило. Эштон вновь хмыкнул. Такой поворот ему нравился уже больше.
— Хорошо, в случае, если окажется, что я жить не смогу без наркотиков, то я тебе позволю, — сказал он, с усмешкой глядя на мужчину. Виктор не среагировал, лишь пожал плечами.
— Это ведь тебе решать: сказать мне или нет. Я уже говорил: не хочешь вмешательства — молчи и скрывай. На этом этапе все в твоих руках. Если будешь талантливо делать вид, что все в норме, специально бегать за тобой я не стану. И не стану копаться в твоем грязном белье. Я просто поверю, пока ты не дашь повода в доверии усомниться.
Виктор убрал одну руку — налил себе виски. На этом всегда строились его отношения: открытость и доверие. Если есть подозрение — Вик его проверяет и принимает меры. Если нет подозрений и Эштон ему ничего не сказал — все нормально. Хил был внимательным и старался проявлять чуткость, неся свою ответственность, но не цеплялся к каждому лишнему волосу, если его на то не провоцировали.
— Позволишь узнать — по любой мелочи — и это будет уже не твоя проблема. А за ложь, недоверие и умалчивание мы потом сочтемся в любом случае. Еще пить будешь? — он качнул бутылкой над стаканом Эштона. В конце концов, Виктор сможет узнать и по косвенным признакам. Лишь бы они были.
— Буду, — коротко кивнул парень. Эшу казалось все это совершенно неправильным. И свои поступки, и Виктора, и то к какому мнению и общему выбору они приходят. Но, видимо, другого не было.
Стоило бокалу наполниться, как парень сразу же опрокинул его в себя залпом. Все же это осталось его единственным средством уйти от реальности.
— Давай прекратим говорить об этом, — попросил Эштон. — Просто подождем, что будет дальше. Я не умею и не могу загадывать.
Хил был задумчив. Значит, “редко”. Серьезность слов Эштона относительно вероятной зависимости ставила под вопрос реальную частоту приема. Впрочем, серьезность тоже местами была под вопросом, а если и не была — по имеющимся наблюдениям не так все было плохо.
Виктор последовал примеру Эштона, но выпил только половину.
Он удивлялся своим прыжкам: в таком подвешенном состоянии Виктор не был уже давно. Тянуло взять все в свои руки, но Эштон сопротивлялся этому так рьяно, что одновременно хотелось ничего не знать и малодушно слиться, плюнув на недавно, в общем, данное согласие на все… все это.
С третьей стороны, сопротивление иногда казалось Вику отчаянным, и тогда мужчина возвращался к первому варианту.
Насколько же сложно иногда было не переборщить с насильственностью.
На языке плясали какие-то несказанные слова, но Виктор никак не мог их сформулировать. Многое из приходящего на ум было неуместным и уже лишним. Тем не менее, голос мужчина все-таки подал, сначала подтянув обнимающей рукой Эштона ближе и ткнувшись губами ему в ухо.
— Я о тебе позабочусь, — произнес он тихо, акцентируя, но не сводя фразу к интимности и пошлой романтике, и добавил после небольшой паузы: