Но его не было, хотел я этого или не хотел. Только Эллен Лиен и подруга, возможно, сестра. Ну, а где Рагнар? По-видимому, на работе. Патрулирует улицы. Охотится за молодыми угонщиками автомашин, которых он может схватить, сбросить в близлежащую канаву и хорошенько ударить между ног. Грубо и жестоко, естественно; однако это не мои заботы, данная картина не вписывалась в рамки моего проекта. Вот две женщины передо мной! Намного интересней наблюдать. Несмотря на отличное качество моего друга-телескопа, я не мог установить на лице Эллен Лиен следы вчерашних побоев. А если они все же были, что тогда? Я считаю, что она не должна отнекиваться, отпираться, придумывать, будто упала в ванной, поэтому синяки и распухшая губа… Не поможет. Женщину трудно обмануть, ведь она интуитивно чувствует ложь, и любая женщина знает об этой своей интуиции. Нет, Эллен Лиен не была глупой. Уверен. Вероятно, пытается представить происшедшее в комическом свете, тогда другое дело. (Я зашла слишком далеко, Хильде. Действительно далеко. Взяла клочок использованной туалетной бумаги и показала ему да еще рассказала, что доложила всем в кружке кройки и шитья о его сексуальных наклонностях. Не могу сказать, почему я сделала это. Рассказала и все. Вырвалось как-то само по себе.) Ну, а если синяков не было? Что тогда? Все равно расскажет подруге? Рассказывает именно теперь? В данный момент? Если она решилась, тогда можно ожидать, что она рассказывает подробно и серьезно, как на духу, историю своей жизни. Трагическим голосом? Тут подруга узнает всю подноготную. Впервые. Правду из первых рук, так сказать… брошенную ей прямо в лицо. Неплохо. Мне очень хотелось, чтобы у них именно так происходило.
Эллен Лиен наклонилась и взяла стоящий на полу возле дивана кофейник. Налила кофе в две чашки. Я обратил внимание, что она смеялась. Лица гостьи я не приметил, мелькал только ее дерзкий конский хвостик, но я считал, я был уверен, что она, как и я, удивлена поведением Эллен. Разве можно смеяться, когда с гобой обращаются по-скотски? Избили ведь вчера вечером? Кроме того, с опухшей верхней губой не очень-то посмеешься. Больно, должно быть. И если даже губа не опухла… Ну и что! А память где ее? Забыла что ли о насилии? Внутри у тебя все кричит и рвется наружу… разве можно играть роль счастливой и довольной? Вдруг подруга произвела какие-то непонятные резкие движения. Прошло несколько секунд, почудилось, будто она пыталась встать и… взлететь. «Наконец-то, — подумал я. — Наконец, она отреагировала. Здоровая реакция здорового человека. Тоже, видно, полагала, что для смеха не было повода». Но вот она как бы успокоилась. Вероятно, сделала то, что обязана была сделать — высказала свое мнение. Ради бога, Эллен Лиен, скажи, что тебя связывало с мужем? К чему этот смех теперь? Плакать же надо! Почему пыталась скрыть его жестокость?
Я допускаю, что насилие было давним делом в семье Лиен, что Эллен свыклась с ним и что у нее развилось нечто вроде чувства вины. Я читал одну статью в «Арбейдербладет» на эту тему. В ней речь шла о детях, которых отцы пользовали в сексуальных целях. И у них, как это ни странно, тоже появлялось чувство собственной виновности. Но что сделала Эллен Лиен неправильного в жизни? Ничего особенного, говорю я и говорят ее друзья. Но почему она ходит и копается в себе в поисках ответа, не существующего на белом свете? Нет, так не должно быть. Не должно быть и по-другому, а именно, что Эллен Лиен, производящая впечатление совершенно нормального и здорового человека, испытывает потаенную радость, в большей или меньшей степени, безусловно, получая хорошую трепку. Я слышал, что подобное случается, и даже не редко. Был ли удар, который я видел, ударом, о котором она сама молила? (Хорошо, Эллен, но только один.) Или виденное было прелюдией к извращенной сексуальной игре, разыгравшейся позднее в четырех стенах спальни?